Гейвин Максвелл - Лети к своим собратьям, ворон

Бонд - мой любимый, но всё-таки мне нравится, как Вы живёте, если это действительно так"...

Ну что ж, так оно всё и было, но этого больше нет, и ничьей вины, кроме моей собственной, тут нет.

Я прошёл между рябиной, формы которой едва различались на фоне летящих ночных облаков, и вольером Теко. Теко теперь уже должен быть в своём спальном помещении, небольшой пристройке к покрытому шифером сарайчику у северной стены дома Камусфеарны. Там у него сверху была подвешена инфракрасная лампа, помостик и постель из большой шины грузовика, наполненной одеялами. Проходя, я мысленно представил себе его спящую фигуру. Я уж не думал, что увижу его ещё раз, так как не предполагал, что смогу навещать его в зоопарке.

В темноте ко мне вдруг подбежала собака и ткнулась мне в ноги. Большая, ростом мне до пояса. Я ощутил её и узнал свою борзую шотландскую суку Хейзел, такую же мокрую и измазанную, как я, но теплую и радостную. С тех пор, как погиб Гас, пиринейская горная собака, Хейзел, была моим лучшим другом, её большое тело спало на моей кровати к нашему обоюдному неудобству, но к её вящему восторгу.

Кое-кто может подумать, что мне должно быть стыдно писать о том, что в эту, пожалуй, последнюю нашу встречу, я был на грани слёз. Она положила свои лапы мне на плечи, и голова её оказалась намного выше моей. Я попрощался с ней и впустил её в дом, чтобы дать ей обсохнуть и обогреться.

Я уже попрощался с Хейзел, и теперь мне мучительно захотелось попрощаться с Теко. Несколько минут я простоял в темноте под дождём и при сильном ветре, сознавая, что можно только усугубить всё, но, пожалуй, подсознательно предчувствуя то, что будет впереди и стремясь изменить то, что происходит с Камусфеарной, и переправить все уже принятые мной решения, я повернул ручку и открыл высокие деревянные ворота его маленького дома. Закрыв за собой ворота, я включил свет в его спальном помещении. Его там не было, и нечему было удивляться. Ветром сорвало шифер с крыши, на полу было чуть ли не по щиколотку воды, одеяла промокли насквозь, а инфракрасная лампа перегорела. Я позвал его, и он появился из большого вольера, где был его плавательный бассейн, мокрый, грязный и несчастный.

Он приветствовал меня так, как брошенный на пустынном острове человек встречает спасательный корабль. Все те выражения, которые я так хорошо изучил за семь лет, он испробовал, приветствуя, упрекая меня , выражая надежду на будущее. Приступ эмоций у пушных зверей, который может оказаться таким опасным, теперь был полностью любовным и исполненным желанья утешенья. Он ласкался и терся о меня, совал свои пальцы мне в рот и уши, прижимался ртом к моему и стал меня слюнявить.

Я крикнул, чтобы принесли сухие полотенца и одеяла. Когда они появились, он с удовольствием стал обсушиваться так же, как это было в детстве, а когда я уложил в шину теплые одеяла, он по мановению руки залез туда и улёгся спать на спине, положив голову мне на руку, рот у него раскрылся и он слегка захрапел.

Я осторожно освободил руку и оставил его спать, зная теперь, что не смогу отослать его в зоопарк, что так или иначе его нужно будет водить к водопаду, к каменным омутам, к морю и речке, чтобы он свободно бродил так, как когда-то приучился давным-давно. Я не знал, как этого можно будет добиться, но знал, что так оно и должно быть, что если этого не произойдёт, я буду чувствовать себя предателем, а если кто-то предал животного, тот может предать и человека.

Мне не хватило мужества, и я попросил кого-то позвонить в зоопарк, куда должен был попасть Теко, и сказать, что Эдаль теперь вроде бы обрела независимость от человеческого общества и её можно туда отправить, а Теко - нет, и я оставлю его у себя. Я ещё не знал, как, но сознавал, что это необходимо. Я просто обязан сделать это. Мне захотелось провести следующее лето с этим зверьком и дать ему ту радость и свободу, которую мы когда-то испытали вместе в Камусфеарне. Моё собственное будущее омрачилось и стало неясным из-за множества проблем, его же будущее я могу, по крайней мере на один сезон, восстановить.

Итак, когда я уехал из Камусфеарны в Северную Африку в декабре 1966 года, я всё же не распрощался с ним насовсем, как предполагал и планировал. Я вернусь, что бы не случилось, пусть даже огонь и воды. Теперь я чувствовал, что прошёл и то, и другое.

2 ПОЗДНОВАТО УЖЕ ЛЮБИТЬ

Кое-что из истории Камусфеарны после публикации "Кольца светлой воды" я попытался изложить в книге "Скалы остаются", но это была вынужденно неполная история, и многое я там представил как полуфарс, что сейчас мне уже довольно трудно сделать. Тогда я представлял себе события как разрозненные и эпизодические явления, как бы печальны ни были худшие из них, а не как часть цельного курса, который неуклонно вёл к концу Камусфеарны и всего, что она собой олицетворяла. Оглядываясь назад, теперь можно считать, что каждый шаг этого пути был ступенью лестницы упадка, хотя даже и сейчас можно сказать, что только немногого можно было бы избежать.