Милорад Павич - Хазарский словарь

Вот и все, но Масуди и этого было достаточно. Остальное дело времени и ожидания, подумал он и начал тратить время. Прежде всего он стал забывать музыку, первое свое ремесло. Он забывал не песню за песней, а часть за частью этих песен: сначала из его памяти исчезли нижние тона, и волна забвения, как прилив, поднималась все выше и выше, к самым высоким звукам, исчезала вся ткань песен, и в конце концов в памяти Масуди остался только ритм, словно их скелет. Потом он начал забывать и свой хазарский словарь, слово за словом, и ему совсем не было грустно, когда как-то вечером один из слуг Бранковича бросил его в огонь...

Но тогда произошло нечто непредвиденное. Как дятел, который умеет летать и хвостом вперед, Аврам-эфенди с наступлением последней джумы в месяце шаввале вдруг покинул Царьград. Он бросил дипломатическую службу и со всей своей свитой и слугами отправился воевать на Дунай. Там, в местечке Кладово, в 1689 году от Исы они оказались в месте расположения австрийского лагеря принца Баденского, и Бранкович поступил к нему на службу. Масуди не знал, что ему думать и что делать, потому что его еврей направлялся в Царьград, а не в Кладово, и планы Масуди все больше расходились с ходом событий. Он сидел на берегу Дуная и аккуратно закручивал тюрбан. И тогда он услышал рев реки. Вода бурлила глубоко под ним, но ее рык был ему знаком, он полностью укладывался в складки тюрбана, которые походили на одно слово из пятой суры Корана. Это была та же вода, которую видела во сне пальма в песках вблизи Царьграда несколько месяцев назад, и по этому знаку.

Масуди понял, что все в порядке и что его путь действительно окончится на Дунае. Он оставался на месте и целыми днями в окопе играл в кости с одним из писарей Бранковича. Этот писарь все проигрывал и проигрывал и, надеясь вернуть проигранное, никак не хотел прерывать эту безумную игру даже тогда, когда турецкие пули и снаряды буквально засыпали их окоп. Масуди тоже не хотел искать более безопасное место, потому что у него за спиной был Бранкович, которому опять снился Коэн. Коэн скакал верхом через рев какой-то реки, что протекала через сон Бранковича, и Масуди знал, что это рев того самого Дуная, который можно было слышать и наяву. Потом ветер швырнул в него горсть земли, и он почувствовал, что сейчас все сбудется. Когда один из них бросал кости, на их позицию прорвался отряд турок, неся за собой запах мочи, и пока янычары кололи и рубили налево и направо, Масуди взволнованно искал глазами среди них юношу с одним седым усом. И он его увидел, Масуди увидел Коэна таким, каким он преследовал его в чужих снах, - рыжеволосого, с узкой улыбкой под серебряным усом, с мешком на плече и цепочкой мелких шагов за спиной. Тут турки зарубили писаря, проткнули копьем Аврама Бранковича, который так и не успел проснуться, и бросились к Масуди. Спас его Коэн. Увидев Бранковича, Коэн упал как подкошенный, и вокруг рассыпались бумаги из его мешка. Масуди сразу понял, что Коэн впал в глубочайший сон, из которого не будет пробуждения.

- Что это, погиб толмач? - спросил турецкий паша у своих приближенных почти с радостью, а Масуди ответил ему по-арабски:

- Нет, он заснул, - и тем самым продлил свою жизнь на один день, так как паша, удивленный таким ответом, спросил, откуда это известно, а Масуди отвечал, что он тот, кто связывает и развязывает узел чужих сновидений, по роду занятий - ловец снов, что он давно уже следит за посредником, своего рода приманкой для истинной добычи, который теперь умирает, пронзенный копьем, и попросил оставить его в живых до утра, чтобы проследить за сном Коэна, потому что тот сейчас видит во сне смерть Бранковича.

- Оставьте его жить, пока этот не проснется, - сказал паша, и турки взвалили спящего Коэна на плечи Масуди, и он пошел с ними на турецкую сторону, неся свою желанную добычу. Коэн, которого он нес, действительно все это время видел во сне Бранковича, и Масуди казалось, что он несет не одного, а двоих. Юноша у него на плечах видел во сне Аврама-эфенди, как и обычно, когда тот бодрствовал, потому что его сон все еще был явью Бранковича. А Бранкович если когда и был в яви, то это было именно сейчас, когда его проткнули копьем, потому что в смерти нет сна...

Масуди провел этот день и ночь, следя за снами Коэна, как за созвездиями на небе своих челюстей. И, говорят, он видел смерть Бранковича так, как видел ее сам Бранкович. От этого он очнулся с поседевшими ресницами и подрагивающими ушами, кроме того, у него выросли огромные смердящие ногти. Он так быстро думал о чемто, что не заметил человека, который рассек его надвое саблей с одного-единственного взмаха, так что пояс упал с него не размотавшись. Сабля оставила змеящийся след, и раскрылась страшная, извилистая рана, как рот, произносящий какое-то неясное слово, вопль мяса... Оправдала ли себя эта страшная смерть Масуди и что он доверил паше перед казнью, никто не знает. Перешел ли он через Сират-мост, тонкий, как волос, и острый, как сабля, ведущий над адом прямо в рай, знают только те, которые больше не говорят...