Андрей Дай - Андреевский крест

– Вы нам так щит над местом и не показали, – чуточку картавя – у подвыпившего Егорки всегда так – попенял нам с Михой брат. – Любопытство грызет, сил нет.

– Ты ему зубы-на выбей, – оскалился Поц. Тоже вот. Тихой сапой в родню прописался, хрен сотрешь. Близкий человек, что скажешь?! А он чует. И считает, что имеет право подшучивать над моими братьями. – Пусть оно тебя нежно обсасывает!

– А и правда, – покладисто согласился я, вставая. – Че порожняком сидеть? Пошли, глянем. Срисуем фронт работ. Мих, ты присмотри за огнем…

Не попросил, приказал. И он послушался. Надо ему иногда показывать место. Он с бригадой не один год ездил. Сам, может, в разборки и не лез никогда, а понтов тоже нахватался. Чуть прогнись – в миг на шею сядет и ноги свесит. И скажет, что так и было. Это давным-давно, когда мы темы терли и добычу на братву кололи, он мне вроде как вровень был. Теперь я ему зарплату плачу…

Время стирает следы. Какой-то другой, неведомый исследователь согнул торчащую из шишки трубу еще раз. Так, что она легла, скрывшись, замаскировавшись в отросшей на нанесенном песке траве. Я даже слегка занервничал, не обнаружив сразу свидетельства нашего пребывания тут когда-то давным-давно. И словно старому приятелю, случайно встреченному после десятка лет разлуки, обрадовался опять-таки случайно попавшей под ногу железяке.

– Мне… гм… представлялась эта возвышенность несколько меньшей по размеру, – почесал переносицу под дужками очков Егор.

– Не дрейфь, – хлопнул его по плечу Леха. – Завтра вооружим мелкую братву лопатами, и они за пару часов все размеры тебе тут проявят.

Шатер, всего-то пару часов простоявший под жарким летним солнцем, успел хорошенечко прогреться. Внутри было душно и пахло увядающей травой. Именно травой, разнотравьем, а не сеном.

– Работать можно будет только утром или вечером, – высказал я свое мнение. – Иначе запаримся. Жара тут, как в бане.

– Жирок сгоним лишний, – хлопнул себя по едва-едва угадывающемуся под футболкой животу мичман. Его оптимизму можно было только завидовать.

Как и здоровью с работоспособностью. Когда следующим утром я все-таки заставил себя подняться, кряхтя и поминая нехорошими словами явно лишнюю вчерашнюю банку пива, младший уже заканчивал расчистку каменного щита от дерна и песка. Чумазый, мокрый от пота, но невероятно довольный.

– Проснулся? – радостно выкрикнул он и выскочил из шатра, увидев явление меня из палатки. – Пошли, польешь. Ох, хорошо на ветерке!

– А где все? – удивился я необычайной тишине в лагере.

– Бабы с детями ушли обозревать окрестности. Взяли фотики и ушли. Егорка с Маслом приладу строят под лебедку.

– С кем? – не понял я.

– С Мишкой. Масёл – это прозвище. Так у нас механиков… Всех, кто в БЧ-5 служил, погоняли. Вот он меня, мичмана, Сундуком кличет, а я его Маслом.

– Прикол, – хмыкнул я. – Завтракали?

– Да мы-то со шпаной рано встали. Это вы лежебоки. Чайник, поди, чуть теплый. Ща подогреем.

– Разберемся, – буркнул я под нос, направляя струйку слегка прохладной воды из крана танка на подставленную, лоснящуюся потом спину брата. – Нашел чего?

– Неа, – отфыркнулся Леха. – Камень только. Как панцирь у черепахи. Егор говорит – базальт. Типа издалека каменюги сюда перли. Здесь таких нет. Что попало так прятать не станут. Мазута твой…

– Кто? – снова не понял я.

– Да, блин, Мишка опять же. Механик-водитель? Значит – Мазута.

– И че он?

– Весь на шарнирах. Дребезжит, хоть гвоздем прибивай. Типа древняя принцесса по-любому тут золото-брильянты для потомков притырила. И подсказочку на руке татухой набила.

Я хмыкнул. В сокровища не верил. Кто их, предков, разберет?! Может, здесь прадед закопан или любимый конь мужа. Мнится мне, другие тогда у людей ценности были.

– Миха о яхте мечту имеет, – пояснил я нетерпеливость боевого соратника. – Надеется на причитающуюся ему долю обзавестись.

– Уважительная причина, – кивнул брат, перекинув полотенце через плечо. – А ты? Ты о чем мечтаешь?

И взглянул вдруг прямо в глаза. Мы с ним всегда хорошо понимали друг друга. Егор, он другой. Вечно в своих грезах, в другом мире. Будто бы вечно занят внутренним, самого себя с самим собой разговором. А Леха простой. Такой же, как я. Теперь вот только взгляд у него стал какой-то… пристальный. Нехороший. Недоверчивый.

– Да черепок какой-никакой отроем, и ладно будет. Чтоб можно было в старости взять в руки и вспомнить об этом дне.

И вроде чистую правду сказал. Именно так и думал. А прозвучало, словно отговариваюсь. Словно скрываю что-то.