Вячеслав Вигриян - Перемещенный

— Почему это не смотреть? — дикой кошкой зашипела она. — Сами так пялятся, как потерянные, а мне значит нельзя?

— Да мала ты еще! — Степан примирительно поднял руки. — Ну куда тебе на такое смотреть?

— Ах так? Мала значит? Как по людям стрелять так не мала, а тут вот так значит, да? А мне между прочим пятнадцать уже, если вы не заметили!

— И что? — не понял Степан, куда она клонит.

— А то что вы своей Нюре в ее то года наверняка такие вещи показывали, что этим бедным жукам вовек и не снилось!

— Ах вот ты о чем… — словно рыбина, выброшенная на берег, он то открывал, то закрывал рот. И что бы ей сказать этакое? А сказать то и нечего. — Ладно, бери, — Под звуки дикого ржания окружающих он сунул девушке бинокль, и та тут же начала живописно, ярко комментировать происходящее, не опуская ни одной мало-мальски значительной подробности.

— А вон тот жук, который сверху, между прочим очень на товарища сержанта похож!

Нет, но это уже перебор! Степан позеленел от злости, но навел-таки свой бинокль на злополучного жука. Тот делал свое дело неторопливо, с таким серьезным, вдумчивым выражением на плоской морде, словно не любовью занимался, а выполнял какое-то ответственное правительственное задание. Доиграется Женя, ох доиграется! Жаль, что личный состав нельзя пороть. А хотя почему нельзя? Может и можно. Сейчас Степан всерьез пожалел о том, что не удосужился найти время и полистать устав имперских вооруженных сил. Ничего, в другой раз обязательно прочтет. Если будет он, этот другой раз.

Миновали жуков, и Женя заткнулась. Степан нарочно сунул ей галету из собственного пайка. Пока грызет — молчит. Такая вот арифметика получается.

На селение сиртей набрели внезапно. Было оно небольшим, шатров под пятьдесят, и похоже, что свежим. По крайней мере, с их стороны степная растительность оказалась вообще нетронутой. Лишь у самого селения кое-где зияли небольшие проплешины. Там же и копошились клещи: худые какие-то все, затяганные. Словно после длительного перегона.

Подойти близко к селению Степан не решился. Открытая местность, степь кругом. Вот так сунешься — и тебя мигом превратят в подушечку для иголок, истыкав своими длинными стрелами. Посидел с биноклем на порядочном отдалении, записал количество шатров и повел свой маленький отряд в обход, для очистки совести решив произвести оценку всех прилегающих пастбищ. К счастью, ни в селение, ни из селения никто не входил и не выходил, а, следовательно, опасности засветиться нет никакой. Обошли, осмотрелись. Так и есть: свежее селение. Даже более молодое, чем то, первое.

Сделав свою работу, удалялись от него с легким сердцем. Вечер застал их все в той же степи. Только кусты встречались в этой местности почаще, украшая своим присутствием скудный на зрелища ландшафт.

— А вы обратили внимание на то, что в этом мире нет комаров? — Женя устроила себе уютную травяную постель и теперь лежала, глядя на далекие, чуждые звезды. Нет Большой Медведицы, Полярной звезды тоже нет. В какую часть космоса их занесло, интересно?

— И правда нет, — Радченко только сейчас обратил внимание на этот удивительный факт. Степану же было все равно: есть комары, нет комаров… Какая к черту разница, если желудок требует нормальной, удобоваримой человеческой пищи? Та пара банок тушенки, которую они только что приговорили, лишь возбудила его аппетит, сыграв роль детонатора. Желудок теперь бурчал как подержанный «запорожец». Наплевать на возможность появления грифов-падальщиков или какой другой нечисти, выловить какую-то дичь, обжарить на углях свежее, ароматное мясо? Или же пойти в селение, как подсказывает внутренний голос? Уж там-то наверняка есть чем поживиться. Да и вообще, интересно, что находится внутри шатров. Любопытство ело Степана почище желудочного сока. По другую сторону баррикад стоял рассудок. И пел он своему хозяину совсем другую песню: полезешь в селение — непременно засветишься. Засветишься — подставишь под угрозу и свою жизнь, и жизни членов группы, не говоря уже о проваленном задании. А с рассудком собственным спорить — дело неблагодарное и даже вредное для здоровья. Ну и ладно, обойдемся. Степан по примеру Жени нащипал травы побольше, взгромоздился на нее сверху и закрыл глаза, представляя, что находится не здесь, а у себя дома, на кровати. А рядом посапывает Нюра, положив под щеку свою крохотную ладошку. Картина предстала перед его взором настолько явно, что даже в груди защемило. Ну надо же, как домой хочется. Раньше за ним такого не водилось. Возможно оттого, что возвращаться, в принципе, было некуда. В самом деле, куда возвращаться? В постылую холостяцкую квартиру, в которой то и дело проживали длинноногие любвеобильные пассии, сменяя друг друга со скоростью калейдоскопа?