Вячеслав Вигриян - Перемещенный

Бесполезно. Их товарищу уже не встать. Это видно по широко распахнутым глазам, которые мучительно медленно покидает огонек жизни. О Всемилостивый Володарь Животворящий! Ну почему не явил ты ему быструю смерть? Почему заставляешь страдать, лежа на грязном дорожном покрывале? Разве не служил тебе Мазур верой и правдой? Разве не делал все то, что ты от него попросишь?

Не утерпела-таки, подошла, оттеснив в сторону Варвару и одним точным, четко отточенным движением вонзила страдальцу нож в сердце.

— Нееет!!! — травница не кричала — хрипела, как будто это в ее теле зияло сейчас аккуратное прямоугольное отверстие с ровными краями. — Нееет!!!

— Уймись! — приобняв подругу за талию, Улуша отвела ее в сторону, извлекла из бокового кармашка походной сумы крошечный пузырек, на треть заполненный мутной янтарной жидкостью и, с тихим хлопком выдернув пробку, влила часть его содержимого во флягу с водой. — А теперь пей!

Варвара послушно сделала пару глотков. Заозиралась вокруг, словно не вполне понимая, где она сейчас находится.

— Продолжаем движение, — не оборачиваясь, Степан первым пошел во главе колонны.

Не так, нет, совсем не так представлял себе он развитие событий! Следует признать, полководец из него никакой, дерьмовый из него полководец. Командование небольшой диверсионной группой, разведбатом на худой конец — вот потолок его способностей, через который, как известно, не перескочишь. Он не Суворов, не Жуков, не Тухачевский, он просто маленький винтик в гигантской военной машине, без которого и машина не едет, и, вместе с тем, заменить его — как раз плюнуть. Так было в том мире, а в мире этом он вынужден тянуться, изворачиваться, делать уйму лишних телодвижений только для того, чтобы доказать самому себе и окружающим, что он годится на нечто большее. Бессмысленная, идиотская затея.

Остановился, прислушался. Здесь дорога делала поворот, уходя круто влево. Вроде бы тихо. Высунул голову и бегло осмотрелся. Нет, ничего. Дальше, метрах в шестистах, перекресток. Так, куда он ведет? Эх, проводника бы сюда, от и до знающего город!

— Улуша, дальше куда?

— Туда. Нет — туда! — ведунья явно колебалась.

Она терялась в большом городе, чувствовала себя в точности. как деревенщина из какого-то Богом забытого медвежьего угла, приехавший в гости к дальним родственникам с целью немного подзаработать.

— Сосредоточься. Где Гриня? Ты его видишь? Знаешь, где он сейчас находится?

— Там, — Улуша уверенно указала пальцем куда-то на северо-восток. — Но я не знаю точно как пройти. Здесь так много…

— Улиц, — подсказал Степан, — домов и улиц. Варвара! — тихо подозвал он травницу.

— Там кто-то есть? — вот уж кто настоящий профессионал! Глаза так и рыскают по провалам окон в поисках малейших признаков опасности.

— Пока нет. Слушай свою задачу: берешь с собой двоих, проникаете… — взгляд Степана остановился на ближайшем окне. Первый этаж, в квартиру попасть проблем не составит. — Проникаете в дом через это окно. Мне нужен кто-то из местных, живьем.

— Хорошо.

Звон разбиваемого оконного стекла набатом прозвучал по притихшей улице, а затем, буквально через какую-то пару минут, раздался крик, сопровождаемый эхом одиночного выстрела.

— Тихо не получилось, — голос Варвары звучал слегка виновато.

Очень скоро перед Степаном предстала престарелая горожанка — этакая леди бальзаковского возраста. Одета она была в полинялое ситцевое платье, на тощей морщинистой шее — ниточка крупных кроваво-красных бус. Волосы цвета перезрелого миндаля (наверняка крашеные) каким-то хитрым образом сколоты и уложены на затылке в замысловатую гульку.

Поняв, что прямой угрозы для ее жизни нет, старуха стала довольно разговорчивой. По Улушиному описанию искомый объект опознала практически сразу — им оказалась городская управа. Согласилась и провести в обмен на торжественную клятву Степана оставить ей жизнь.

Чем дальше они продвигались вглубь города, тем становилось все жарче. В боевом запале подавляющая часть сиртей миновала окраину, не причинив существенного вреда ни домам, ни их жителям. Зато здесь, ближе к центру, начинался уже сущий ад. Выстрелы, звон разбиваемой посуды, крики, плачь, ругань на двух языках слышались буквально отовсюду, все это дело перемешивалось, создавая своеобразный звуковой фон, этакую немыслимую какофонию, сориентироваться в которой не так то просто.

Теперь они встречали много своих. В основном это были небольшие группы, действующие сами по себе, без какого-либо определенного плана. Да, Степана узнавали, почтительно кивали головой, отдавая дань уважения, и все. Каждый продолжал заниматься своим делом.