Юрий Корчевский - Истребитель. Ас из будущего

– Надолго? – испугался Тихон.

– Месяца на три, я полагаю.

В гипсовальной его, как египетскую мумию, замотали бинтами, сверху наложили слой гипса, затем – снова бинты. Грудную клетку сковало от шеи и до поясницы, возможность глубоко вздохнуть исчезла, как будто его заковали в железный панцирь.

Санитары перевезли Тихона в палату, где уже находились такие же бедолаги. «Лежачих» ранбольных собирали в одной палате – так санитарам проще было ухаживать за ними.

Тихону кололи витамины, и первые несколько дней он отсыпался. Ни налетов, ни стрельбы – тишина. Можно сказать, почти санаторий, только скучно.

В коридоре висел репродуктор, и, когда передавали сводки Совинформбюро, открывали двери во все палаты. Ранбольные слушали, потом обсуждали. Для многих перечисленные населенные пункты не были чем-то далеким, отвлеченным: в этих городах или селах они воевали, там их ранило.

Дым в палатах стоял столбом. Лежачим больным хоть и запрещали курить, но строго не спрашивали. Ходячие же курили в саду возле госпиталя.

Самое противное для Тихона началось через неделю, когда кожа под корсетом начала чесаться и просто зудела. Кожа под корсетом не дышала, и помыться возможности не было, гипс расползется. И почесать было невозможно, так бы корсет и разодрал. Опытные раненые посоветовали ему найти проволочку.

– Делаешь выдох, проволочку засовываешь под корсет и чешешь, – дали они совет.

Теперь Тихон уже считал дни, когда, наконец, придет время снимать гипсовый панцирь.

Три месяца показались ему вечностью. Но все-таки пришел тот счастливый день, когда гипсовый корсет сняли.

После рентгена врач разрешил потихоньку ходить. Однако за долгое время пребывания в кровати Тихон почти разучился это делать. Мышцы ног ослабели, тряслись, как студень, и не держали его. И потому Тихон вначале стал ходить на костылях, через неделю перешел на палочки, но и их скоро отбросил. Боли в спине периодически давали о себе знать, но он уже мог выбираться на улицу. Одно было плохо – зима настала, а в халате, кальсонах и тапочках на улицу не выйдешь. Так он и просидел в госпитале зимние холода. А в марте – врачебная комиссия.

У дверей кабинета собралось человек двадцать пять выздоравливающих. Большинство – из пехоты, несколько танкистов, а из летчиков – только двое.

Тихон не волновался, считая, что он здоров. Подпишут документы, и прощай, госпиталь. Но действительность оказалась более жестокой по отношению к нему.

– Вы, батенька, к летной работе ограниченно годны, – заявил председатель комиссии.

– Это как? – не понял Тихон.

– На истребителях вам больше летать нельзя.

– То есть вы списываете меня с летной работы? – не мог поверить своим ушам Тихон.

– Ну зачем так сразу? Нет, на тихоходных самолетах вполне можете летать. Существует же транспортная авиация, легкая. Вам противопоказаны перегрузки, возникающие при полетах, парашютирование.

Тихон расстроился, такого удара от медицины он не ожидал.

– Я же здоров, даже сплясать могу, – заявил он.

– Верно. Но документы подпишу с ограничениями, и не уговаривайте. На снимке – все срослось, но беспокоить периодически будет. Рано или поздно война закончится, а вы человек еще молодой. Вы же не хотите вернуться домой инвалидом?

– Не хочу.

– Ступайте, документы получите к вечеру.

От расстройства Тихон плюхнулся на табуретку.

Увидев это, доктор попытался его утешить:

– Все еще наладится. Мы же не списываем вас из авиации или из армии полностью…

Ну как ему объяснить, что у него, Тихона, нет ни дома, ни родных и возвращаться ему некуда? Уж коли он попал на эту войну, коли захотел принести пользу, надо нещадно воевать с жестоким и сильным врагом. Да и привык он уже к самолетам, боевым вылетам, постоянному риску. Бывали времена, когда уж совсем тяжко приходилось, хотелось вернуться в свою прежнюю жизнь, но потом он корил себя за это желание. Он уже пожил в жизни сытой и спокойной, а как же другие? Они же терпят и лучшей жизни не видели. Хлеба досыта не все и не всегда ели, а колбаса вообще роскошью считалась…

– Ну хорошо, – вдруг пошел навстречу Тихону врач, видя его состояние. – Есть у меня приятель. Только место для службы сложное: Северный флот.

– Я же не моряк, – попытался откреститься Тихон от странного, по его мнению, предложения.

– На всех флотах, чтобы вы знали, есть авиация. И сухопутная, и гидроавиация. Идите, ждите в своей палате и не мешайте работе комиссии, – окончательно заинтриговал Тихона доктор.