Олег Таругин - Десантник. Из будущего – в бой!

– А наколка у тебя интересная, – вовсе уж тихо сообщил Батищев. – А говорил, фронтовой разведчик, пехота.

– Так пехота и есть. – Леха вымученно улыбнулся. – Только крылатая. С парашютом спрыгнул – и в бой.

– Да уж понял. А врал зачем?

– Так с перепугу. Думал, не поверите, – ляпнул он первое, что пришло на ум. – Вот и не сказал правду. Все равно ж, как документы бы подняли, разобрались, кто я да что.

– Теперь понимаю, откуда у тебя такие умения, – задумчиво, словно разговаривая с самим собой, пробормотал особист. – Слыхал я про ваших ребят-десантников. Только не думал, что вас настолько хорошо готовят. Ну, все, пришли.

Повинуясь жесту одного из конвоиров, они остановились возле бронетранспортера. Леху усадили на землю, оперев о колесо, особист с Борисовым остались стоять. Пока десантник поудобнее устраивал раненую ногу и баюкал на груди руку, огляделся. Судя по всему, в беспамятстве он провалялся довольно долго: взорвавшийся бэтээр и сгоревший грузовик уже успели спихнуть с дороги, «заклепочный» танк взяли на буксир, чтоб не терять время на ремонт двигателя. Трупов расстрелянных фрицев тоже видно не было: видимо, уже погрузили в кузов одного из грузовиков. Сейчас, в самом начале войны, гитлеровцы еще забирали своих погибших. Это позже, через годик-другой, ситуация изменится, а пока они еще надеются на быструю победу с минимальными потерями. И каждый погибший «солдат фюрера» должен иметь персональную могилу с увенчанным каской аккуратным крестом над ней.

Подошедший офицер в заломленной на затылок пыльной фуражке несколько секунд с искренним интересом разглядывал пленных, затем махнул рукой в сторону одной из грузовых машин, бросив конвоирам короткую фразу. Те оживились, перекинулись парой слов и жестами показали пленным, чтобы подняли Леху на ноги. С помощью товарищей десантник доковылял до грузовика, стоящего с откинутым задним бортом. Доковылял – и остановился, с трудом представляя, как будет туда залезать с раненой ногой. Один из фрицев многозначительно кивнул на посадочную скобу, ухмыльнулся – «komm, russian, komm!» – и отступил в сторону, наблюдая. Так отступил, что остановился в аккурат между ним и летуном с Батищевым. Мол, давай-ка сам…

Закусив губу, Леха вцепился здоровой рукой в борт и впихнул в П-образную железяку ступню правой ноги. Сам так сам. Перебедует как-нибудь! Русский десантник так просто не сдается. Батищев обеспокоенным голосом произнес какую-то фразу, видимо, просил разрешения помочь. По-немецки, что характерно, произнес. Десантник мысленно хмыкнул: вот уж не ожидал от особиста столь глубоких познаний в языке потенциального противника! Хотя чему удивляться, учили этих ребят крепко, и вовсе не их вина, что лето сорок первого началось с таким разгромным счетом не в нашу пользу. Хотя как знать, может, и их тоже… В ответ немец прокаркал короткое «найн!» и многозначительно повел стволом карабина.

Поскольку отталкиваться раненой ногой было чревато, Степанов напряг мышцы обеих здоровых конечностей и рывком забросил себя в кузов. В глазах потемнело от боли, и изящного движения не вышло: едва не заорав, парень мешком рухнул на вышарканные подошвами подкованных сапог доски. Кажется, даже сознание на миг потерял, хотя точно не уверен. Со свистом стравив воздух сквозь сведенные судорогой челюсти, он отполз в сторону, упершись спиной в идущую вдоль борта сидушку. Снаружи донеслось довольное ржание конвоира. Ржешь, конь педальный? Ну, ржи-ржи. Позже сочтемся. Из последних сил Леха взгромоздился на скамью. Не будет русский д е сант на заплеванном полу сидеть, не дождетесь! Прикрыв глаза, слизнул выступившие под носом соленые капельки пота и перевел дыхание. Ну что, фриц, съел?!

Грузовик несколько раз качнулся, когда в кузов забрались особист с Борисовым и пятеро гитлеровцев – двое уже знакомых конвойных и еще трое незнакомых. Пленных усадили на той лавке, где разместился десантник, фрицы уселись напротив, упершись сапогами в какие-то лежащие на полу ящики. Несколько минут (или десятков минут?) Алексей пребывал в прострации, почти полностью утратив способность отсчитывать время, – ничего не происходило. Затем заурчал мотор, и машина тронулась, постепенно набирая скорость. Поскольку разъезженную грунтовку автобаном назвать было сложно, грузовик нещадно подкидывало и мотало. Да и подвеска, прямо скажем, по мягкости оказалась весьма далека от той, к которой Степанов привык в будущем. И каждый толчок отдавался в ранах болью. Рука – еще куда ни шло, кое-как умостил на груди, баюкая, словно младенца, а вот с ногой оказалось много хуже: куда ее с пола денешь? Порой парень ловил на себе быстрые сочувствующие взгляды товарищей, но старательно делал вид, что ничего не замечает. Незачем никому видеть его слабость. Все равно ничем это не поможет.