Роман Злотников - Пушки и колокола

Насколько Николай Сергеевич помнил, процесс изготовления хоть и трудоемкий, а все одно – осилить можно. Вон, в Риме Древнем да в Египте приловчились же! Да настолько ловко, что даже и мебель начали делать с нее! А вот бы и на Руси применить технологию эту! И мастеровых собрать, и науку новую освоить, и материал! Такой, что и египтяне с римлянами ценили; не зря же, вон, премудрость осваивали. Ну и под ряд задач фанера – милое дело! Та же мебель! Сейчас, пока тес рубят, щепы вон сколько! Заодно и клей, может, со смол научиться варить; рыбий-то всем хорош, да не хлебом, как говорится, единым. А тут еще и по дереву мастеровой – Лель, не просто так небось на пути повстречался! В общем, решено: ближайшей новинкой, которой пришелец поразит князя, будет фанерный лист, а дальше, даст Бог, и бумага пойдет.

Ух, и заколотилось сердце трудовика, как представил; пользы сколько с нового материала! Уже и умом своим цепким и так и сяк прикидывал: как бы инструмент для лущения шпона половчее выдумать. А клей можно и рыбий попробовать. А вернее – сразу: смолы древесные.

Решив так, тут же и вспомнил про типичную школьную точилку. Ее чуть доработав, можно и под задачу лущения шпона приспособить! Хоть и мудрено оно все, да уже и не пугали мелочи такие Николая Сергеевича. Вон ведь, домну наладили; кузнечных дел мастера, еще полгода назад и чугун за мусор считавшие, литья науку одолевали да вещички нужные из него робили. И ведь был прогресс! И флюсы какие-то там смогли подобрать, и технологию освоили, и механизм мехов усовершенствовали так, что теперь уже тяга была не ручная, но понуро по кругу ходила пара подводных косматых лошаденок. А тут еще и определили недостатки имеющейся конструкции и теперь ждали лета, чтобы новую, более эффективную домну возводить. А раз так, то и фанера – не задача.

За заботами полдня пролетело, а там и мелодичный звон била известил об обедне. Доходяги, закинув лопаты на плечи, направились к дому благодетеля.

– Ох, и мать! – всполошился тот, вдруг вспомнив, что про кормежку и забыл распорядиться-то.

– Цего словесами хулись? – нахмурился Никодим.

– Да про обед запамятовал! – выругался пенсионер. – Пироги, что ли, остались?

– А цто тепе пилохи? Вон, зенка-то смекалиста, узе и слатила все непось!

– Да не просил вроде ее.

– А и увитим.

Прибавив ходу, товарищи буквально вбежали во двор Николиного дома, где уже вовсю хлопотала Аленка. На вытащенном из комнаты столе пыхтели несколько чугунков, а длинная цепочка оборванцев выстроилась к емкостям в ожидании своей очереди.

– Гляти-ка, Охалины! – оскалился Милован, увидав убежавших от работ. – Ох, я вас! – замахнулся было гончар.

– Не замай пока, – остановил его Булыцкий.

– Далмоеты!

– Не суди. Всему время свое.

А очередь между тем двигалась. Собравшись вокруг столов с горячим, нищие, ловко орудуя ложками, прямо из общих чанов жадно хлебали сготовленные под наставления Алены каши. Насытившись, они отходили прочь, уступая места следующим партиям работников.

– Твои-то где? – поинтересовался пенсионер.

– Да вон, – кивком указал тот на женщину с несколькими детьми, сгрудившихся в кучку, чтобы согреться.

– А где я их видеть мог? – поглядев в сторону семьи, призадумался пожилой человек.

– А мне почем знать-то?

– Звать-то как?

– Офтафка. Фдовица, – упреждая вопрос товарища, пояснил гончар. – Муша пли нашествии Тохтамышевом потеляла.

– Осташка? – призадумался трудовик. – Осташка… Погоди! А не Калиной мужа-то бывшего звали?!

– А Бох ехо снает-то. Оно жизнь прошлая, что сума за спиной, – не заметив, как вздрогнул его собеседник, просто отвечал Никодим. – Утафить все шелаешь, а она и насат утяхивает. А как остафил, так и фпелед идти оно сноловистей.

– Чего-чего? – Булыцкий тяжело встряхнул головой.

– Того, цто былое кануло ф Лету, и не самай. Оно фпойкойней буде.

– Мудрено как, да только попусту.

– Цехо это?!

– А того, что мне мое прошлое, так то – для княжества Московского и грядущее. И как прикажешь быть здесь, а?

– Ох и неплостые ты фопросы садаесь, Никола, – на пару минут задумавшись, негромко отвечал мужик. – Я тепе вот цто скафу; пло тебя уш вон гофолено столько. Мол, и посланник поший, и цуть ли не спаситель… Не знал кабы я тепя, так ше тумал пы. Та фишу, цто мушик ты доблый по пломыслу пошьему сдесь окасафшийся. Латный, та в воле своей и фере – непопетимый; хоть пы и целес поль, а все отно, цто утумал, так то и ладись. Я пы не стюшил, а ты – клемень! Снай сепе, тело плагое тволись.