Алексей Махров - Дорога к Вождю

– Scheiße! – прорычал немец, усиливая нажим. Извернувшись, он ухитрился ударить осназовца коленом в пах, и Наметов сдавленно охнул от боли. Ах ты ж, с-сука нерусская!

«Где же Дубинин, сейчас его помощь была бы как нельзя кстати», – мелькнула в сознании короткая мысль. И в этот момент пальцы наткнулись на ребристую рукоятку десантного ножа. В последний момент немец понял, что происходит, и дернулся, чуть ослабив давление, а Наметов смог пропихнуть в легкие порцию воздуха. Выдернув нож, он отвел руку – в глазах двоилось, он уже почти терял сознание – и ударил противника в живот: раз, другой. Ладони сразу стало тепло и липко. Сергей успел нанести еще пару ударов, прежде чем потерял наконец сознание.

– Живой, командир? – прорвался сквозь ватную глухоту голос сержанта Елкова, его заместителя. – О, вижу живой. А то я уж думал – все, амба, придушил тебя немец. Давай помогу.

При помощи товарища лейтенант принял сидячее положение. Саднило горло, и немного кружилась голова, но в целом он чувствовал себя вполне нормально. В том смысле, что могло быть и хуже.

– Х…де к…комиссар? – говорить было немного больно, но терпимо.

– Так у танка, наверное? – не слишком уверенно ответил Сашка. – Куда он денется? От немцев мы отбились, правда, и наших пятеро полегло, – погрустнел осназовец. – Здоровые они, падлы, чистые бугаи. И тракториста убило, придется самим за рычаги садиться.

Но Дубинина ни возле танка, ни где-либо еще на вытоптанной площадке с бурыми пятнами крови не оказалось. Матерящийся последними словами мрачный полковник Бат и баюкающий на груди вывихнутую руку Очкарик тоже ничем помочь не могли – куда пропал их товарищ, они не видели.

Кто меня отоварил, я так и не понял: видимо, за танком пряталось куда больше фрицев, чем показалось вначале. Вот один из них и шарахнул мне прикладом по голове, вырубив почти на… интересно, кстати, насколько? На пару минут или на полчаса – как тут определишь?

Очнулся я от рывков и тупой боли в башке. Первыми вернулись слух и обоняние – сначала я различил шорох травы под подошвами сапог, лязг оружия и тяжелое дыхание. Спустя секунду в нос шибанул резкий запах пота, оружейного масла, кожи и крови. Судя по всему, тащили меня, закинув руки на плечи, двое. Поскольку и дальше прикидываться бессознательным смысла не было – ноги волочились по земле, постоянно цепляясь носками сапог за какие-то неровности, и каждый толчок вызывал новый приступ боли в затылке, – я застонал, показывая немцам, что пришел в себя.

Движение тут же прекратилось, меня достаточно грубо перевели в вертикальное положение. Ну, скажем так, попытались перевести: ноги предательски задрожали, и я позорно хлопнулся на пятую точку, едва успев упереться о землю руками, чтобы не завалиться на спину. Да уж, похоже, неслабо мне по кумполу прилетело – давно так хреново себя не чувствовал. Пожалуй, в крайний раз – после контузии, полученной под Ведено. Еще и подташнивает, и голова кружится, как бы ни сотрясение мозга. Вот же суки!

Немцы не мешали, судя по запаленному дыханию, тоже передыхая и о чем-то негромко переговариваясь между собой. Раскрыв глаза, покрутил головой, однако вокруг стояла темнота, и разглядеть практически ничего не удалось. Ладно, хрен с ним, после разберусь. Можно подумать, и без того не понятно, что меня взяли в плен и тащат куда-то в расположение немецких войск.

Фрицы меж тем сочли короткий привал завершенным. Один из троих диверсантов, самый здоровый, с одинокой унтершарфюрерской «розеткой» на петлице, грубо пихнул меня ботинком в бок, бросив короткое:

– Steh auf! Vorwärts! Wirst du fersucheh fortzulaufen – ich werde schießen [43] Встать! Вперед! Побежишь – буду стрелять (застрелю) ( нем .). .

Из всей фразы я более-менее понял только «ауф» – вроде бы «встать», «форвардс» и «шиссен» – ну, тут понятно, кино про войну смотрел. Впрочем, перевод и не требовался, поскольку фриц многозначительно дернул стволом «МР-40».

– Не ори, фашист проклятый, и без тебя в ушах звенит!

Я с трудом встал и, покачиваясь, огляделся.

– А еще раз меня тронешь, я тебе ухо откушу, тварь! – добавил я, глядя в свинячьи глазки унтершарфюрера. Стоящий рядом с ним ротенфюрер наклонился к уху здоровяка и что-то прошептал. Видимо, перевел мои высказывания, причем со всеми оскорбительными эпитетами, поскольку унтер изменился в лице и заехал затыльником приклада мне в живот. Вернее, попытался заехать. Я не очень изящно, сказывался удар по голове, уклонился, а когда фриц потерял равновесие и начал падать, ускорил этот процесс пинком. И надо же – специально не целился, но попал весьма удачно – точно в промежность. Хрюкнув, унтер рухнул на землю, а ротенфюрер немедленно приставил к моей груди ствол автомата.