Юрий Корчевский - Стреляй! «Бог войны» (сборник)

– Одарить хочу за диковины твои, лесопилка хорошие деньги принесет. Да может, ты еще чего ведаешь, повидал, поди, в заморских странах, так давай, поделись, мы не хуже сделать можем.

Подъехав к торгу, привязали лошадь к коновязи, трактирщик бросил полушку мальчишке, что вертелся у привязи, – «посмотри».

– Одеть хочу тебя, как уважаемого человека, твоя одежа странна зело, а здесь по одежке встречают.

Игната Лукича на торгу знали, с ним степенно раскланивались купцы и заискивали приказчики. Знали, видать, торговую хватку и зажиточность его. Мы сразу направились к дальней лавке, где мой благодетель степенно стал обниматься с торговцем.

– Надо одеть хорошего человека.

Из подсобки выскочил юркий приказчик, посмотрел на меня.

– Какую рубаху брать будете?

– А нам несколько надо, неси все!

Мне подобрали яркую, атласную, довольно длинную рубашку синего цвета, парадную, можно сказать, и две рубашки попроще – льняную белую и коричневую котурлиновую. К рубашкам подобрали пару штанов, если это можно назвать штанами – карманов нет, гульфика нет, покрой странный. Расплатился Игнат Лукич, и мы двинулись дальше – у сапожника заказали две пары сапог, за которыми велели прийти через три дня. У кожевенника купили хороший поясной ремень. Подошли к оружейнику, Игнат Лукич выбирал сам маленький поясной ножик в чехле и здоровенный тесак. Когда я поинтересовался зачем, сказал:

– А как ты без маленького ножа кушать будешь? Ну птицу али мясо порезать?

У лавки ювелира хозяин начал присматривать серебряную ложку.

– Не дело тебе деревянными кушать, это дело простолюдинов, а ты человек не простой, только одет странно, да беден почему-то. Хватки торговой у тебя нет, видно. С твоими знаниями я бы уже купцом изрядным был, людей с ладьей нанял, по всей Руси али дальше торговал.

Ювелиром оказался чернявый с характерным носом человек, после того как он заговорил, сомнения отпали.

– Откуда будешь?

– Армения! Слышал, что ли, страну такую?

Господи помилуй меня, и здесь они торгуют. Поистине вездесущее племя.

И никто не валит деревья, не пашет землю, не состоит у князя в дружине.

К возку подошли втроем – мальчишка, выделенный продавцом, пыхтя, тащил за нами тюк с покупками.

– Ну, иди, надевай обнову, покрасуйся!

Я прикинул на себя атласную рубаху, натянул штаны, подпоясался поясом, прицепил ножик. На голове красовалась шапочка типа большой ермолки, на ногах вот только были мои же туфли.

– Ну вот, другое дело, – довольно потирал руками Игнат Лукич. – Сразу видно – не голодранец, а уважаемый человек.

– Спасибо тебе, Игнат Лукич, много ты на меня потратил, заслужил ли?

– Что ты, – замахал он руками. – Ты с досками вот как мне удружил, а возок-то как хорош, сам ужо оценил.

Я успокоился.

– Напомнил бы ты мне, Игнат Лукич, про деньги.

– Да ты что, мил-человек, не знаешь разве?

– Да я только из дальних стран, подзабыл маленько.

Подивившись, трактирщик начал мне пояснять про рубли: в одной новгородской гривне три рубля, в одном рубле сто новгородских. Еще есть московки, эти на две новгородки потянут, еще есть полушки в четверть копейки, алтын три копейки, есть серебряная гривна киевская – поменьше, и новгородская лодочкой – та поболе будет. На торгу и иноземных монет много: арабские дирхемы – куны по-нашему, полдирхема – резан. Сто резанов равны большой киевской гривне. Самые хорошие деньги – или златник, или золотой мискаль. Он перечислял и далее – нагаты, чешуйки и т. д.

На сколько и какие деньги можно обменять, с непривычки я совсем запутался.

– Ты мне скажи, Игнат Лукич, а чего сколько стоит.

Хозяин посмотрел на меня как на больного.

– Ну, скажем, корова стоит двадцать шесть алтын и три-четыре деньги, на рубль купишь около двух пудов мяса али рыбы, три пуда соли али три пуда ржаной муки. Самое дорогое на торгу – железные изделия: гвозди, скобы, подковы, серпы, оружие всякое. За хороший меч можно деревню взять со всеми холопами.

Ну и расценочки у них тут. И запомнить с ходу курс денег друг к другу тяжеловато. С математикой у меня всегда было неважно.

Через три дня я пошел к сапожнику за обещанными сапогами.

Одна пара – коротенькие, чуть выше щиколотки, из мягкой красной кожи с низким каблучком. Обувши – нога как в носках, нигде не жмет. Вторая пара были черные, из более грубой кожи, с толстой подошвой, про такую говорят – им сто лет сносу не будет. Сапожник ходил вокруг меня и приговаривал: по уму сделано, на совесть, нигде ни одна нитка не порвется, ежели салом али дегтем мазать будешь, и промокать в дождь не будут. Носи на здоровье, мил-человек. Сапоги, как и у всех здесь, были на одну ногу – ни левый, ни правый, – какой обул, тот и носи. С непривычки легкий дискомфорт, если не сказать неудобства, доставляли портянки. Про носки в этом мире никто и слыхом не слыхивал, кроме теплых шерстяных, так это для зимы.