Олег Кожевников - Комкор

Повернувшись к сержанту госбезопасности, я жестким голосом скомандовал:

– Товарищ Лыков, приказываю расстрелять этих двух дезертиров!

Сержант вытянулся, зачем-то козырнул и выкрикнул:

– Есть расстрелять!

Лицо его при этом приобрело выражение тупого служаки, и только глаза выдавали всю остроту ума и ту бурю чувств, которые обуяли теперь этого человека, и в этих глазах читалось полное одобрение моего решения.

Повернувшись к бойцу НКВД, охранявшему задержанных, Лыков кивнул, и тот привычными движениями, тыкая стволом ППШ в спины дезертиров, начал подталкивать их к выходу из палатки. Те было попытались сопротивляться, но опытный охранник быстро их успокоил и под визгливые крики задержанных погнал к занавешенному пологом выходу. При этом он умудрился выбрать такую траекторию, что спокойно прогнал мерзавцев, не задев стоявшую невдалеке группу пленных. Только практически у выхода из палатки произошла заминка – адъютант Зыбина упал, схватился обеими руками за шест каркаса и заверещал:

– Я не хотел переодеваться и закапывать документы – это мне генерал приказал!

Но тут в дело вступил Лыков – ударом сапога по почкам он заставил адъютанта заткнуться, а потом, приподняв того за шиворот, вытолкнул из палатки.

Картина вывода дезертиров из палатки получилась довольно мерзкая и оставила тяжелое впечатление. После того как Зыбин с адъютантом были вытолканы, наступила гнетущая тишина, все молчали, пряча от меня глаза. А лейтенант Быков, который пришел в штаб вместе со мной, вообще стоял столбом, бледный, а по щекам его катились капли пота. Наверное, танкист первый раз столкнулся с тем, как без суда и следствия людей просто берут и ведут расстреливать. Крови-то безвинных людей он повидал много, но такого беспредела – никогда. А я еще подумал: «Эх, танкист, не жил ты в те времена, когда фашисты победили СССР, а если бы хоть на час оказался в той реальности, то жег бы теперь каленым железом всякого, кто способствовал этому».

Чтобы как-то снять тягостное впечатление от этого эпизода и объяснить такое резкое и жесткое решение, я заявил:

– Всю гниль нужно вырывать с корнем именно сейчас, а то потом будет поздно! Даже трибуналы сейчас не функционируют – в армии бардак полный. Все сейчас висит на волоске, и вы об этом знаете. Допустим слабость – немцы уже нас будут к стенке ставить! Генерал Зыбин совершил самое гнусное преступление – он предал своих подчиненных, командовать которыми ему доверила Родина. А значит, предал Родину, своих предков, всех нас, и за это полагается только одно – смертная казнь. Так всегда было, есть и будет! Долг, особенно в такое тяжелое время – превыше всего! Ладно, товарищи, что я вам прописные истины говорю, вы все и так знаете и понимаете, давайте лучше перейдем к планированию наших дальнейших действий.

Сначала скованно, а потом все больше увлекаясь, командиры 25-й танковой дивизии начали перечислять, что им необходимо и без чего воевать совершенно невозможно. А коль остатки дивизии становятся резервом 7-й ПТАБР, то я обязан всем этим их обеспечить. Я, как это обычно бывало, когда у меня пытались что-то безвозмездно получить, хмурился, отнекивался, ругался, однако в душе уже почти любил этих ребят и готов был отдать им последнюю рубашку, но только свою, а не бригадную. И пускай они были грязные, небритые, воняли потом, но свои, и души у них были чистые, светились огнем жертвенности за Родину и своих близких. Настоящие люди, а не та плесень в человеческом обличье, которую только что увел Лыков.

Разговор затягивался, я явно не успевал выехать в запланированное время, но и резко осаживать этих, доверившихся мне, людей тоже не мог. И тут в голову пришла мысль: «Не поеду я в штаб бригады, а лучше сразу двину в Волковыск. Времени сэкономлю море, а с Пителиным свяжусь по рации и вызову его на совещание. Радиосвязь наверняка действует – у Бедина все-таки РСБ, а не то убожество, которое установлено в броневике. Снабжение у НКВД отличное, и наркомат снабдил Гушосдор мощной радиостанцией, которые в армии полагались только корпусам. Ну, и у меня в бригаде тоже была такая – мы, в конце концов, не лыком шиты. Бульба чего хочешь раздобудет и проведет это по документам так, что комар носа не подточит, и все по бумагам будет выглядеть железобетонно – то есть строго официально.

Дождавшись, когда танкист примолк, наконец уяснив для себя, что перед ним не Господь Бог и удовлетворить все его потребности не может, я сказал: