Т. Йота - Мотыльки летят на свет

«Сокрушительная боль крепко сжала сразу всё тело, словно гигантская железная пятерня. Тревожное гудение разрывало мозг на части… Голову сдавило тисками… Холодно… Неистово страшно… Яркие вспышки спиралью уходят в бесконечность, и эта спираль властно всасывает меня в опасную неизвестность. Господи, всё… я не могу больше…

Вдруг – слепящий свет! Вмиг стало легко… неописуемо легко. Вдох обжёг лёгкие. Больно в груди, но эта боль ничто! – чувство неистового восторга и облегчения накрыло с головой, мука позади. Боже, это я! Я здесь! Я здесь!»

Звонкий крик младенца раздался в родильном зале.

– Девочка! Маленькая-то какая! Прямо Дюймовочка! – зычно заголосила моложавая акушерка.

Измождённая родами молодая женщина неподвижно лежала на кушетке, отрешённо уставившись в потолок. Бледное лицо её ничего не выражало. Прядь растрёпанных чёрных волос прилипла к бледной щеке.

– Ты жива, мамаша?

– Жива… – еле шевеля сухими губами глухо вымолвила женщина.

– Слава богу, а то лежишь так неподвижно. Девочка у тебя, мать, слышишь?!

– Слышу…

– Нет, ну что за дети пошли?! Не успела родиться, а уже в глаза прямо так пристально смотрит, как будто уже всё понимает! Чудо какое! Как назовёшь-то, красавицу свою?

– Ещё не знаю. Мальчика ждали. Евгением хотела назвать. В честь деда.

– Слышишь, курносая, мать-то тебя не ждала! – обратилась к новорожденной крохе весёлая акушерка.

– Рост – 45 см, вес – 2 кг 550 г. Точное время рождения – 23:55. Слушай, мать, сегодня же последний день февраля – выходит, что наша Дюймовочка родилась за 5 минут до весны!

Девочку, завёрнутую в застиранный казённый плед, уложили под кварцевую лампу.

Мать с любопытством повернула голову в ту сторону, где шумно сопела носиком её новорожденная дочка. Женщине показалось, что глаза малышки и впрямь необычно осмысленно рассматривали источник света.

«Маленькая какая! О чём же ты можешь думать сейчас? Такая серьёзная!», – подумала женщина и снова бессильно откинула голову на кушетку, не веря наступившему облегчению после долгих родовых мук.

Через 5 дней Марию Стужину с новорожденной дочкой Евгенией выписывали из родильного дома.

Встречать Машу из роддома приехала её бабушка с букетом белых хризантем.

Растерянная молоденькая акушерка несколько замешкалась, прежде чем протянула свёрток сухощавой пожилой женщине.

– Баба, как же я рада тебя видеть! Я даже не надеялась, что ты приедешь из такой дали! – расчувствовавшись, Мария проронила слезу.

– Машенька, ну, как я могла не приехать в такой день! У меня правнучка родилась! Это же счастье! Жаль Галина не дождалась этого дня. Как бы она была счастлива, бедная моя дочь… А Ванька-то в загуле! Я с поезда сразу к вам приехала – в общежитие! Да так и не достучалась. Соседи ваши жалуются, мол, всю ночь шумели, – музыка, крики, грохот – до утра спать не давали. Я переночевала в гостинице. Да ладно, чёрт с ним! Дай-ка я лучше на мою правнучку взгляну! Где там моя девочка?

– Да ты у меня настоящая красавица! Вся в меня! – задиристо сказала старушка, обращаясь к новорожденной.

Солнышко пригрело по-весеннему приветливо. Сосульки дружно закапали. По подтаявшей скользкой тропинке мелкими вкрадчивыми шагами ступала худенькая старушка со свёртком, перевязанным розовой лентой. Рядом шла невысокая молодая девушка на вид лет восемнадцати в сером пальто и вязаном берете.

– Баб, да ты устала уже! Да ещё скользко так! Дай я понесу сама!

– Послушай, Машенька! Во-первых, вовсе мне не тяжело – своя ноша не тянет! А во-вторых, я ещё, дай Бог, крепко на ножках-то стою! А тебе, милая, 40 дней после родов надо беречь себя как зеницу ока!

Женщины вошли во двор обветшалого двухэтажного дома. Стены здания давно почернели от копоти нескольких пожаров. Мерзкие надписи и рисунки пестрили всюду.

– Баб, осторожно, здесь ступенька сломана, смотри не споткнись! – предупредила Маша. Бабушка, тяжело дыша, с трудом покоряла ступень за ступенью.

Молодая женщина придержала дверь, пропуская вперёд старушку с малышкой, которая уже пару раз тоненько пискнула из свёртка.

Едкий дурман ударил в нос – сырость, плесень, аммиак, испражнения… На сей раз в этот гадкий букет ароматов вплёлся ещё и запах подгоревшей картошки, доносящийся из приоткрытой двери соседей.

– Ой, Машка, приветик! Ну что? С дочкой тебя! А твой-то гуляет! Всех на уши поднял! – затараторила женщина в очках и с немытыми волосами, при этом что-то жуя; она высунула голову из той самой приоткрытой двери, как мышь-полёвка из своей норы, моментально среагировав на чьи-то шаги в коридоре.