Виталий Храмов - Катарсис. Наследие

Но уже вечером Гадкому Утенку пришлось опять напяливать на палец печатку с гербом Императорского Дома и массово обручать сложившиеся за это время пары. Народ, видя изменения во внешнем виде Зуба, сразу выведал про их таинство брака и толпой пришел к командиру, требуя проведения ритуала. Ибо – «тяжко жить во грехе!». На удивленное возражение Белого, что он не клирик, ему был ответ: «Вы – наш владыка, князь! Вы – чище святош!»

На глаза попалась фигурка Синьки и развеселый колпак лицедея, надетый поверх шлема. Вид девушки теплом отозвался в груди Белого. Они наконец смогли вырвать время друг для друга. Белого немного удивило, что в отсутствии Стрелка «Мертвый Круг» – скрытность их отношений – обеспечивал сам Корень, до этого самый ярый противник их соединения.

Потом глаза Белого зацепились за хвост их каравана, где шли Безликие. Так они стали себя называть. Белый все же взял с собой выживших ужгородцев. Безликими назвали они сами себя. И первым был – Госш, бывший десятник стражи Ужей. Он завязал себе лицо тряпкой и стал себя именовать «Безликим». Этакий обет, как у крестоносцев. За грехи, что он совершил. А за ним – его старший внук, единственный выживший в этой бойне из всей его большой семьи. Многие видели, как он, молча, с каменным лицом, сидел, раскачиваясь, над обгоревшими телами родных, как резал себе лицо раскаленным ножом, как срезал себе волосы с головы, вместе с кожей. Если бы кругом не было безумия, не творилось бы подобное на каждом шагу, его поступок удивил бы всех. Но в тот день – все сошли с ума. От злости, ярости, отчаяния, от пролитой крови.

Тем же вечером Госш, закутанный в окровавленное тряпье, нашел Белого и попросил принять его обет. За себя и своего внука. Белый, честно говоря, не знал, что ему делать и как на это реагировать… Потому замер, не зная, как поступить. Госш молчание командира воспринял как ожидание, пал ниц и произнес Клятву Обета, самим им же и выдуманную.

И теперь их – больше двух сотен. Безликих. В основном женщины и дети. Белый вздохнул. Обуза!

Не узнать было и ополченцев. Победа над Ужами, которых они уже привыкли бояться, преобразила их. Изменили их облик и богатые трофеи, снятые с тел ужгородцев, из вскрытого Арсенала Ужа. Теперь каждый воин в отряде выглядел как бывалый наемник, а скорее – как бывалый крестоносец.

Плохо то, что только выглядели. Белый понимал, что если встретится им войско Ужа – им не выстоять. Хорошо то, что они – теперь вооруженные, бронированные, уверенные в себе – стали намного сильнее самих себя – недельной давности. И это как-то уравновешивало понесенные ими потери в битве за Ужгород. Как бы ни была сильна Синеглазка, как бы ни были искусны Матери Милосердия, ополченцы, в ярости битвы не жалевшие сами себя, понесли очень серьезные потери. Под началом Зуба теперь было только четырнадцать десятков. При этом половина десятков не была сформирована полностью. В одном десятке было вообще только четыре человека. Еще трое поправятся, встанут в строй. Если бы погиб десятник, надо было бы десяток расформировывать. Но они очень просили оставить их десятком. А-а! Пусть будет так! Меньше сотни человек в четырнадцати десятках. Все войско Зуба. И это – вместе с крестоносцами.

Ловкачи Корня, которых сначала присоединили к егерям Слета под командой Стрелка, теперь поглотили людей Слета. Просто – циркачей было в разы больше. Даже сам Слет воспринимал себя скорее ловкачом Корня, чем егерем. Ловкачи все так же исполняли обязанности ближнего и дальнего дозора, вооружены и снаряжены теперь были не в пример лучше, каждый теперь был одвуконь. Все же Ужгород слыл городом коневодов.

Белый тоже ехал на новом коне. Сзади – заводной, навьюченный личным скарбом Белого – тощей седельной сумкой. Так что Белому – опять привыкать к новым коням, притирать новую упряжь и новое седло.

Если бы не чутье – не пришлось бы привыкать и притирать. Рассыпался бы на куски, как предыдущая упряжь и бедолаги крестоносцы, что даже понять не успели, что та Сеть Света не свяжет их, а рассечет на куски.

Белый посмотрел на восток. Туда, куда Мастер Боли увез Пятого. Там были земли Змей. Тол сумел восстановить из допросов пленных и снятия воспоминаний павших приблизительную картину Затемнения этих земель и жителей этой земли.

Что породило нехилую тревогу Синьки. Она не могла понять, зачем Белому самому разбираться с Потемнением. Она считала, и не без основания, что безумие заразно. Она металась, мучилась, но боялась сама поговорить с Белым, зная, что правды не услышит, что Белый ее будет успокаивать, убеждать, что все хорошо, что все – под контролем. Потому она озадачила брата.