Юрий Гамаюн - Отрок. Перелом

– Ну вот и отлично, – кивнул Рябой и распорядился. – Завтра до рассвета будь верхами у ворот. Мы с Лукой на выселки едем, и ты с нами. Пора десяток принимать, старшой, – подмигнул наставник, – а то Одинцу там тяжко… – и, попрощавшись с Фаддеем, направился к двери.

Он успел не только дверь за собой прикрыть, но и в калитку выйти, а Веденя все стоял, смотрел ему вслед и приходил в себя от новости. Старшой. Конечно, лестно такое от второго десятника Ратного услышать, только он уже знал, что остальные отроки, пока он у Настены отлеживался, в самом настоящем бою побывали. Врагов пленили, и ранения у них боевые. Примут ли они теперь его старшинство? И с Ефимкой Одинцом ссориться не хотелось – хороший он парень; как с ним теперь старшинство делить? Он сейчас старшим в их десятке, и не просто так, а в бою командовал. Веденя поднял взгляд на отца.

– Ну что? Зашевелились думки? – Фаддей положил сыну руку на плечо. – Ничего. Погоди, сейчас мать с девками на стол соберут – поедим, поговорим. Глядишь, и полегчает.

Ели молча, но когда взялись за сбитень с оладьями, Фаддей заговорил:

– Небось, голова кругом идет? Оно и понятно. Десятком командовать – не навоз кидать. Тут ежели Перун не шепнул чего надо на ухо, хоть разорвись, а толку не будет!

– А мне шепнул? – вырвалось у Ведени, и сразу же вспыхнули уши.

– Так откуда ж я знаю? – отец лукаво глянул на жену, примостившуюся у печи с дочерьми. – Когда мамка тебя носила, я почти все время в походах пропадал. Кто ж знает, кто тут к ней захаживал и чего нашептывал? – И тут же захохотал, получив полотенцем по спине. – Все, все! Молчу! – и уже без смеха глянул на Варвару. – А нечего тут подслушивать, когда мужи беседуют! Чего ухи, как портянки после дождя, по всей горнице развесили? А ну брысь! Мне с сыном поговорить надобно.

Варвара, только что готовая грозно наступать на мужа, мигом угомонилась и, шугнув дочек, вышла следом за ними из горницы. Фаддей, проводив ее глазами, вновь обернулся к сыну.

– Ишь, бабы… Видал? Только дай слабину, так и на шею усядутся. Пусть они своими делами займутся, а наш разговор – не их понятия. Шутки шутками, а Перун точно наш дом стороной не обошел. Вот он тебя за весь наш род и отметил. Я в десятники так и не вышел, теперь твой черед. Больше некому, остальные-то бабы, сам понимаешь.

Фаддей помолчал, о чем-то задумавшись, потом, уже посерьезнев, продолжил:

– Вижу, чего тебя мучает. Думаешь, как тебя твой десяток примет и примет ли вообще? Верно?

Веденя только вздохнул в ответ и расстроенно шмыгнул носом: чего уж от отца таиться.

– То, что думаешь и переживаешь – это хорошо, а вот что в сомнения впал – плохо. Не понял? Слушай тогда. Как десятников у нас в сотне выбирают, знаешь, наверное? – Фаддей дождался согласного кивка сына и продолжил: – Смотрят, конечно, чтоб будущий десятник и уважение у людей имел, и воином был отменным, и хозяином не последним. И выбирает его сам десяток. Ставят над собой добровольно, стало быть, доверяют полностью, так, что жизнь свою в его руки отдать не страшатся. И получается, кого захотят ратники над собой десятником видеть, тот и будет. Так?

Веденя вновь согласно кивнул. Да и как иначе-то?

– Так, да не так… – покачал головой Фаддей и, видя, как уставился на него сын, пояснил: – Без уважения и желания ратников десятнику никак, однако ж не в том его сила.

– А в чем, тятя? – отрока задело за живое.

– В чем? – Фаддей уселся поудобней. – Так сразу коротко и не ответишь. Но теперь тебе это понимать надо.

Вот ты знаешь, что если сотник десятника не примет, то тому десятником и не быть? Знаешь. А почему? Да потому, что сотнику нужен такой десятник, который ему, а значит и сотне, завсегда верен будет. И у которого мыслей паскудных не заведется. Кто о своем как о части общего думать способен.

Потому и ратник, когда в десятники метит, перво– наперво должен заручиться одобрением сотника. И не только его одного. Ежели он у старосты числится в негодных, то и у сотника поддержки ему ждать не след. Но и это еще не все! Совет ратников с серебряными кольцами тоже свое слово сказать должен – если они воспротивятся, не видать десятничества. Зачем такая маята, спрашивается? Так все за тем же! Чтобы всякие горлопаны да прохиндеи в десятники не пролезали! Будь у нас по-другому, всяк толстосум загребущий гривну бы носил. Вон, как в той же дружине княжеской, говорят. Потому-то князь и держится за нашу сотню, и милостями ее не обделяет, что у него самого путных десятников меньше, чем у нас, а уж про сотников вообще молчу! – Фаддей прихлопнул ладонью по столу и горделиво развернул плечи, но тут же скривился – сидеть ему все еще приходилось с бережением.