Владислав Жеребьёв - Приговор некроманту

– Дурная слава у этого леса. – Крос шел чуть позади меня, опасливо озираясь по сторонам и аккуратно переступая те участки почвы, которые казались ему наиболее подозрительными. – Разбойный люд тут не живет, охотники не бродят, торговцы огибают стороной, хоть и ближе им к городу-то. Вот сам и думай.

– А есть хоть какие-то доказательства, что тут происходит неладное?

Я шел спокойно, дыша полной грудью и наслаждаясь вынужденной прогулкой, однако после заговоренного кольца тоже был настороже.

– Это как?

– Ну, свидетели, улики? Может, тут просто дикий зверь ходит?

– Ну как тебе сказать, – стушевался вдруг Крос. – Людская молва, она тоже не так просто возникает. Мне вот что еще один старик рассказывал. Пошел, значит, староста деревенский в лес, чтобы у Красного Сокола лучшей доли попросить. Мужик он был умный, хваткий, рукастый, за землю свою радел, однако считал, что не его это судьба, вот, значит, и пошел…

– И как? – лениво поинтересовался я, с трудом перелезая через очередное поваленное дерево. – Что ему Сокол этот ответил?

– А фиг его знает. Старосту нашли позже, рядом с лесом. Он в сторону Илинора шел. Имени своего больше не помнил, точнее, помнил, но называл его как-то чудно. Ты представь себе, имя из трех имен!

– Вроде Сергей Александрович Котов? – наобум брякнул я.

– Вроде того. Похоже. А ты что, эту историю тоже слышал?

В голове моей снова зажглось предчувствие, замигав красным тревожным светом.

– Нет, не слышал. – Я с новым интересом взглянул на шагающего рядом Кроса. – Новой судьбы, значит, тот мужик захотел?

– Ага. Кто он и откуда, староста так и не вспомнил потом. К работе на земле он интерес потерял, долго слонялся, выспрашивал все какие-то направления. Города называл странные, королей неизвестных, а потом, в один прекрасный день, снова пропал, и больше его никто не видел.

Все внутри меня ликовало. Похоже, сам того не ведая, я уцепился за единственную ниточку, которая могла помочь распутать загадочный клубок моей реинкарнации. История старосты очень походила на мою. Я тоже очнулся, ничего не понимая и не умея того, что мне приписывали. Условия старта у нас, правда, были разные. Староста был аграрием, путешествующим пешком, а я подсудным некромантом за решеткой.

– А что еще этот староста говорил?

– Да я уж и не помню. – Крос пожал плечами, похоже даже не заметив моей заинтересованности. – Старик рассказывал, да я забыл.

– А еще таких случаев не помнишь?

– Были и другие, – вдруг признался Крос. – Из тех, кто к магу ходил, кто-то получал желаемое, кто-то нет. Одни хотели золота, другие удачи, третьи доли лучшей. Красный Сокол никому не отказывал, кто до него доходил.

– А кто не доходил? Убивал он их, что ли?

– Что ты! – Крос в ужасе замахал на меня руками и выразительно приставил указательный палец к губам. – Как можно подумать такое? Красный Сокол был истинным магом, а те ценили жизнь.

– Послушай, Крос, – решил я задать мучивший меня давно вопрос. – А почему люди так не любят некромантов?

– Их не сразу невзлюбили, – пояснил лысый, не сбавляя шага. – Они последние остались, кто по свету вот так, запросто ходит. Маги ненастоящие, их еще последышами называют, ютятся около артефактов, сработанных мастерами, и потому могут творить. Лет сто назад магия делилась на магию жизни и магию смерти. И та и другая плохой не была. Это как нож в руке у человека. Дай его порядочному гражданину, и он отрежет кусок бечевы. Вручи негодяю, и он всадит тебе лезвие в бок. Что-то случилось сто лет назад, и все маги жизни ушли кто куда. Непроходимая чаща, заснеженные горные пики, бескрайние болота и знойные пустыни стали их прибежищем, однако маги смерти остались, хоть и в незначительном количестве. Я так думаю, что последыши просто боятся их, считая, что силы в таком человеке достаточно, чтобы разрушить в прах их идеальный мир с чистыми улицами, румяными горожанами и геранью на подоконнике…

– Я говорю чудно, – обронил я, – однако и ты – не как крестьянин.

– Ничего удивительного. – Крос вдруг взмахнул палкой, которой до этого проверял кочки, и здоровенный мухомор на толстой ножке лишился своего очарования. – Я же не всегда крестьянином был. Родился я в южном прибрежном городке, без всяких башен и артефактов. Мой отец рыбу ловил, а мать латала сети. К тринадцати годам я чуть было не погиб в шторм и решил, что море не мое. Я ушел из отчего дома и много путешествовал по свету. Был и стражником в личной охране барона, и писарем при академии, грамоту я знаю. Довелось мне торговать шерстью на базаре, добывать золото в горах. Однако я становился старше и решил осесть. Замотала жизнь, замучила. Так я и стал крестьянином, завел свою живность, начал возделывать землю. Остальное ты знаешь…