Юрий Корчевский - Огневой бой. Воевода из будущего (сборник)

А перед рассветом – как отрубился напрочь.

Разбудил меня резкий стук в дверь. В комнате было уже светло – знать, солнце уже давно встало. Я выглянул в окно. Во дворе толпились ратники, перебрасываясь отрывочными фразами со служивыми из управы.

Прошлепав босыми ногами к двери, я открыл засов.

На крыльце стояло пяток человек во главе с наместником. Вид у него был встревоженный.

– Ну, слава тебе, Господи, жив!

– А почему это я должен преставиться? – постарался удивиться я.

– Ночью люди выстрел и шум слышали в этой стороне, а утром тебя на службе нет, вот и подумали, не стряслось ли с тобой беды какой?

– Да жив я, как видите, и ничего у меня не произошло.

Конечно, проверить пришел наместник – укусили ли меня змеи, и если – да, жив ли я еще? По-моему, я уловил в глазах Шклядина разочарование.

– Да вы пройдите, коли уж пришли. Только за внешний вид, что не одет, не взыщите. Да стесняться некого, все мужи зрелые.

Я стал одеваться. Наместник по-хозяйски расположился за столом, подобрав края длинной шубы и грузно осев на лавку.

Я подошел к сапогам. Шклядин замер.

– Да что вы все так встревожились, жив я, Гаврила, жив! – заставил я себя улыбнуться.

Я нырнул в сапоги и встал, как ни в чем не бывало. Лицо Шклядина начало краснеть, он очумело поглядывал на мои ноги, силясь что-то понять и пытаясь что-то спросить, но видно, как ком в горле застрял. Он уперся в меня взглядом и тяжело сопел.

Я подпоясался, нацепил саблю и сел напротив, изображая радушие. Наместник очнулся, дернулся и рванул с места в карьер:

– Вот что, воевода, есть сведения, что в дом к тебе приходил посыльный от изменника подлого.

– Это кто же изменник? – кажется, мне удалось сильно удивиться.

Но наместник не ответил на мой вопрос, повернулся к своим людям и махнул рукой: «Приступайте!» То, что это были его люди, прикормленные, я не сомневался. Не сомневался я и в том, что они и под присягой подтвердили бы все, что угодно. Но видимость надо было все-таки соблюсти.

Один из его людей в сундуке моем рыться стал, другой – белье на постели ворошить.

Я молча наблюдал за служивыми, но, когда один из них к иконам полез, привстал.

– Руки от икон убери, – спокойно сказал я.

– Боярин, здесь бумага есть, за иконами! – радостно завопил служивый.

Все бросили заниматься обыском. Служивый торжествующе положил на стол перед наместником сложенный лист.

– Посмотрим, что в бумаге схороненной, – стрельнул в меня глазами Шклядин. А во взгляде – плохо скрытая радость.

Гаврила развернул бумагу и начал читать – громко, чтобы все слышали, но уже на второй фразе споткнулся. Спросил, недоумевая:

– Это что же – посты христианские?

– А что ты ожидал увидеть? – засмеялся я. – За иконами такому листу самое место.

На градоначальника было жалко смотреть.

– Терентий, глянь, там, за иконами – ничего боле нет?

Служивый даже иконы снял. Пусто! Я подошел к стоявшему в углу мусорному ведру, откинул крышку и поставил его перед Шклядиным:

– Гаврила, не это ли ты ищешь?

Наместник заглянул в ведро, увидел окровавленные куски змеиных тел, побледнел и в ужасе отпрянул. Не в силах вымолвить ни слова, он хватал открытым ртом воздух, прижимая правую руку к груди. Любопытные служивые, подойдя к ведру и увидев его страшное содержимое, с отвращением отскочили.

Я выпрямился и положил руку на рукоять сабли.

– А теперь объяснись, боярин, по какому праву обыск в доме моем учинил? Я тебя с людьми твоими пригласил к себе в избу, принял подобающе, а ты бесчинства творишь?! Я боярин и князь, воевода городской, государем ставленный, а ты в моем доме меня оскорбил?!

Я нарочно негодовал громко и отчетливо, чтобы и во дворе слышно было. Правота за мной. Проступок наместника – по «Правде» – серьезный.

Я шагнул вперед, намеренно споткнулся о ногу одного из людей Гаврилы, с грохотом упал. Вскочил и громовым голосом обрушился на градоначальника:

– Так ты еще своим людям и рукоприкладствовать позволяешь, негодяй?

Я выхватил саблю и плашмя ударил ею опешившего наместника по рукам, лежащим на столе. Сильно ударил, не жалея. Гаврила взвыл от боли, я же резко повернулся и кольнул в бок концом сабли служивого, о которого споткнулся. Он заорал – не столько от боли, сколько от неожиданности – и нелепо завалился в сторону, сбив еще одного.

Я набрал полную грудь воздуха, прыгнул к окну и выбил саблей стекло:

– Дружина, тревога! Нападение на воеводу! Все ко мне!