Владимир Свержин - Личный враг императора

– Честно сказать, я надеюсь обойтись без стрельбы. Однако, если придется, вероятно, будут.

– Ишь ты! – Ротмистр покачал головой. – Почему же, позволь узнать?

– Понимаешь, друг мой, у нас, русских, с ними разные представления о том, что правильно и что неправильно. Для наших свои – превыше всего. Как говаривал Суворов, земля ему пухом: «Сам погибай, а товарища выручай!» Для всех их, – я кивнул в сторону готового к выступлению отряда, – их собственное «я» превыше всего остального. Если говорить языком науки, это называется индивидуализм.

– Слово-то какое! – хмыкнул мой собеседник. – Это они что, Индию все видели?

– Это вряд ли. Но здесь девиз: «Каждый сам за себя. Один Бог за всех!» У каждого из них свой враг. И этот враг, на нашу удачу, – император французов. Во мне они видят возможность сражаться с Бонапартом не только с пользой для дела, но и с выгодой для себя. И потому готовы рисковать головой и держаться единым кулаком, невзирая на отношения между собой.

– Ну что ж, тебе видней, – недоверчиво покачал головой Чуев. – Однако я бы поостерегся.

– Так я и поостерегусь. Кашка в деревню сам пойдет, может, еще с кем, вдруг что не так – подаст знак. А ты завтра подходи к Засижью, я тебе его на карте показывал.

– На карте, на карте, – буркнул гусар, – не мастак я по карте читать. Вот приедет твой Жомини, научит.

– Хорошо. Если что спросишь, там подскажут. – Я пожал руку боевому товарищу. – Ты прости, если что, Алексей Платонович, а ежели вдруг не вернусь, мало ли какая напасть может случиться, найди Александру. И сделай, чтоб она ни в чем не нуждалась.

Чуев вздохнул.

– Ты уж лучше возвращайся жив-здоров. Давай, с богом!

Сани легко скользили по рыхлому снегу, кони недовольно фыркали, стараясь увернуться от густо падавших на морды снежинок. Я оглянулся на Ротбауэра. Как водится, немногословного, исподлобья наблюдающего за округой.

– Волнуешься?

– Да, экселенц, – тихо ответил мой помощник.

– Что именно тебя тревожит?

– А вдруг тот самый полковник Карбон где-нибудь здесь и опознает вас?

– Не опознает. Полковник Карбон погиб через день после нашей встречи.

– Откуда вам это известно? – удивился Рольф, но лишь махнул рукой. – О чем это я в самом деле?

– Передай всем нашим, что из этого улова каждый из них получит пятьдесят тысяч серебром.

– Сколько?! – ошарашенно переспросил Ротбауэр.

– Ты не ослышался – пятьдесят тысяч. Единственное условие – вы начинаете их использовать по окончании войны и вкладывать деньги так, как я вам скажу.

– И через год у нас уже будет сто тысяч? – насмешливо проговорил сержант.

– Вероятно, больше, – честно ответил я. – Но говорю сразу: если вы со мной, то после окончания боев, после капитуляции Наполеона война не заканчивается. Обсуди это с парнями.

– Будет сделано, экселенц. На меня всегда можете положиться.

– Я верил, что услышу это.

– О, а вон, кстати, и дозор, – мой помощник ткнул пальцем в темные фигуры всадников, движущиеся к нам от маячившей вдали деревни.

– Останавливаемся, ждем, – скомандовал я. – Без суеты.

– Кто такие? – Один из всадников приблизился ко мне, остальные, рассыпавшись широкой дугой, держались в стороне.

– Лейтенант Зигмунд Пшимановский, – назвался я. – А это мои люди.

– Пароль!

– Откуда мне знать пароль, сам подумай. Мне нужно в штаб принца Богарне, у меня к нему пакет. – Я вытащил наследие лейтенанта Буланже и помахал им перед лицом неведомого сержанта.

– Откуда я знаю, что ты лейтенант и что пакет не подложный?

– Все так и есть. Каких доказательств ты ждешь от меня? Проводи нас в штаб, там разберутся.

– Вот еще!

– Гвидо Манчини, проводи лейтенанта в штаб! – раздалось из саней.

– Это кто мне приказывает?! – Всадник повернул коня. – Пресвятая Дева! Гастоне Маркетти, ты ли это? Но ты же мертв! Мы и матери твоей уже написали.

– Я это, я. Со мною Бьяджи и Поли. Если хочешь, можешь меня ущипнуть. Или же сознайся, что ты уже и сам помер.

Радостный голос сержанта мигом потерял суровость.

– Проводите лейтенанта в штаб. И впрямь, там разберутся. А от тебя, морда кудлатая, жду подробного рассказа, что с тобой приключилось.

Смотреть на Маркетти одно удовольствие, все же артистизм у итальянцев в крови, – он так убедителен в роли солдата, чудом нагнавшего свой полк, что невольно закрадывается подозрение, а не решит ли этот макаронник попросту уйти к своим? А заодно и преподнеся им в качестве дорогого сувенира голову неуловимого князя Трубецкого. Сомневаться – это правильно, это хорошо. В военное время это продлевает жизнь. Главное, не сомневаться, принимая решение, – так и помрешь, раздумывая, быть или не быть? А до того – сколько угодно. Вот и сейчас весь прошлый опыт общения с беглым рядовым полка велитов Гастоне Маркетти встает перед глазами. Что привело его в мой отряд? Намерение сражаться с «корсиканским чудовищем», убившим его старшего брата в битве при Маренго? Или же просто страстное желание выжить? А при случае еще и с полной мошной вернуться в родной Милан? Полноте! Был ли тот брат или все это лишь выдумка, чтобы придать своему дезертирству видимость доблести? Сейчас тот самый момент истины.