Кирилл Клеванский - Сердце Дракона. Книга 7

Тот факт, что стойка, где он раньше стоял, пустовала, едва не привел его в ужас. Оглядевшись, он с облегчением выдохнул, обнаружив своего верного брата лежащим на прикроватном столике.

– Привыкай пользоваться собственной речью, – улыбнулся на это Коваль.

– Спасибо, – ответил он. – Но почему я могу говорить и… двигаться. Разве мои мышцы не должны быть атрофированы?

Он все говорил и говорил и чувствовал, как ему нравится слышать свой голос, нравится возможность общаться, не используя клавиатуру. Пусть это и было крайне непривычно, но очень и очень завораживающе и даже интригующе.

– Ты провел в медицинской коме около месяца с того момента, как очнулся на операционном столе. – Коваль взял его за запястье и, глядя на наручные часы, измерил пульс. Кивнув своим мыслям, поднялся и закрыл окно, отсекая шум ветра, в котором он услышал обрывки какого-то слова. – За это время мы успели поработать над твоим телом. Привели его в порядок и разогнали нейронные связи до естественного порогового значения.

Он вопросительно изогнул правую бровь.

Какое-то время в палате висела тишина. Павел, демонстративно отвернувшись к приборам, никак не реагировал на его мимику.

Кажется, он делал это специально. Чертов “Франкенштейн”!

– Без нейроинтерфейса?

Павел хмыкнул.

– Все вычислительные мощности модуля направлены на поддержание твоей способности контролировать тело. Хотя если быть точным, то ты контролируешь модуль, а уже он распределяет команды по нервным окончаниям.

– Значит…

– Значит, что просто между мыслью и действием появилось дополнительное звено. Это не делает тебя в меньшей степени человеком или близким к андроиду.

Он, немного подумав, выдохнул и кивнул. Не то чтобы его пугала возможность стать киборгом. В детстве за призрачный шанс, за тусклую надежду на то, чтобы иметь возможность пройтись по ночным улочкам города, он бы отдал все на свете. Хоть тело, хоть душу.

Одно но – никто не брал.

– Мне снился сон, – неожиданно для самого себя произнес он.

– Это характерно для медикаментозный комы, – кивнул Павел. Закончив с проверкой многочисленной аппаратуры, он снова сел на край его кровати. – Не расскажешь, что именно тебе снилось?

– Мне снилось… мне снилось… – Сжав в ладонях белые простыни, он отчаянно пытался вспомнить, что именно ему снилось. Какие-то смутные образы, сопровождаемые острой головной болью, всплывали в его памяти, но не более. – Не помню… Почему я не помню?

– Это простой медикаментозный сон, – попытался успокоить пациента Павел. – Ничего страшного, если ты не вспомнишь. В конце концов – считай, что это прошлое. А впереди тебя ждет светлое, ясное будущее.

Он почти не слушал “Франкенштейна”.

Ему почему-то казалось, что он забыл что-то важное. Что-то жизненно необходимое. Проклятье! Даже больше чем жизненно…

– К тому же, – вновь поднимаясь с кровати, продолжил Павел, – я уже устал кормить журналистов завтраками.

– Журналистов? – отвлекся он от своих мыслей.

Павел, все так же устало, но счастливо улыбаясь, направился к двери.

– Как же, всем ведь интересно послушать историю исцеления знаменитого музыканта. Хотя, если честно, сам я фанатом электронной музыки не являюсь.

С этими словами “Франкенштейн” покинул палату. Подмигивая на выходе, он на мгновение позволил дверям остаться прозрачными. Так, чтобы он успел увидеть количество журналистов в больничном коридоре. Некоторые из них, притащив пустые коробки из-под бытовой техники, устроили здесь нечто вроде лагеря.

Почему их не выгоняли – кто знает. Наверное, больница получала от процесса неплохой пиар. Все же она была частной, а он наотрез отказался от ВИП-этажа и лежал в общем секторе, просто в индивидуальной палате.

Дождавшись, пока двери вновь станут матовыми, отсекая его от мира акул пера и “франкенштейнов”, он посмотрел за окно. Город, не замечая его нового рождения, продолжал жить своей яркой, насыщенной ночной жизнью.

– Проклятье… – Схватившись за бортик на краю кровати, он попытался встать. – Проклятье!

Несмотря на слова Павла, ноги еще плохо его слушались. К тому же он слишком поздно осознал, что не умеет ходить. Так что первые шаги, как выразился “Франкенштейн” – известного музыканта, оказались болезненным падением лицом прямо на больничный ламинат.

В последний момент перед падением он рефлекторно выставил перед собой руку.

Было больно.

Лежа на полу, он одновременно плакал и смеялся от радости. Было приятно ощущать эту боль. Было приятно вообще ощущать что-либо.