Александр Либих - Выжить в лесу Междумирья

Я ему объяснил: хоть озеро уже видно, но придется нам налево повернуть, прямо никак не получается. Он человек служивый, поэтому глупых вопросов не задавал. Конечно, много всяких слов я от него услышал, но «почему» или «зачем» – такие слова он не говорил.

Однако не думайте, что мне с ним легко было. Бегал он туда-сюда, скулил, особенно после первой ямы, а ведь обычная ямка была, по пояс ему, не какая-нибудь бездонная прорва…

Девоньки милые, недавно сон мне был: выкарабкиваюсь я потихоньку из Зеленой прорвы и смотрю с удивлением на божий мир. Кому-то моя медлительность надоела, взял он меня сзади за шиворот и пониже поясницы – полетел я и вот так в этом лесу оказался. Мне всё говорили, что я от сырости завелся. Нет, похоже, я к вам прилетел! Интересно, для чего? Чтобы у меня нога болела и все меня обижали?

Цветочек сочувственно улыбнулась.

– Мы же тебя не обижаем. Карасями всегда честно расплачиваемся, Настя тебе ножку лечит.

– Действительно, – с некоторым удивлением согласился леший. – Может, я просто чересчур ворчливый?

– Ты хороший дедушка, – возразила Настя, – но почему ты один пришел?

– Ох, девоньки, страшное дело! – Леший два раза грустно кивнул. – Шли мы, шли, и вдруг с Пэром что-то случилось. Он перестал скулить, съел жабу и начал за мной гоняться.

Только кто ж меня поймает, я могу и кочкой и корягой прикинуться. Правда, еле я вытерпел, когда Пэр решил на мне посидеть, – штаны у него так пахли, что я один раз вздохнул и больше не дышал. Не знаю, как бы я без воздуха жил, но повезло мне: Пэр по характеру беспокойный и долго на одном месте не сидит.

Однажды он стоял по колени в грязи и вопил – ему казалось, что кто-то его за сапоги держит. И зря я посмеивался… возможно, успел бы его увести.

Он сначала вырвался, отбежал на четвереньках, но надо было дальше бежать, а он завыл – товарищей звал или очень тоскливо ему было.

И вот, значит, выл служивый, наполовину в черную жижу опустившись, тем временем из нее неторопливо так выползли вроде бы гибкие голые ветки молодого деревца и обвили его, но не затягивали в болото – просто держали. К моему удивлению, он успокоился и постепенно совсем затих, после чего эти… похожие на ветки уползли обратно в грязь.

Пэр поднялся, насупился и спросил как бы не своим голосом – скрипучим, еще более старым, чем у меня: «Древнее существо, сколько перечислило ты в текущем году на счет в банке Моргенфеллера?»

Я, как мог, ответил: «В банках у меня ягоды на зиму, а насчет Моргенфеллера ничего не знаю. Думаю, русалки знают. Они, конечно, фамилию никогда не спрашивают, но если ты опишешь им этого мужичка…»

Пэр не дослушал и опять погнался за мной. Наверное, мой ответ ему не понравился.

Я забежал в кустарник и сам прикинулся мелким кизильником. Вдруг чувствую, что под землей ко мне кто-то ползет. Тут уж я больше не прикидывался, и не оглядывался, и не знаю, поверите вы мне или нет, но до самого озера не хромал!

Теперь расскажу еще раз… Настенька, спасибо, что ты мою ножку не забываешь, – пока ты ее лечишь, я не перестану рассказывать.

– Хорошо-то как, – неожиданно сказала Цветочек, – хоть бы зима подольше не начиналась!

Помедлив, леший ответил:

– Да пусть зима, лишь бы вы у меня были. – Маленький дедушка вытер ладонью глаза и опустил голову, потому что предчувствия его никогда не обманывали.

Пэр стоял на большой кочке, скрестив руки на груди и запрокинув назад голову. С глубочайшим презрением он смотрел на закатное солнце, дальние холмы и верхушки деревьев. Тем не менее он заметил Бруса и волка.

– Ефрейтор дореформенной Службы Справедливости и четырехлапое существо с хвостом, есть у вас счета в банке «Моргенфеллер»?

– Пэр, ты охрип, что ли, так? – удивленно спросил Брус. – Слезай с высокой земли!

– Не он говорит! – зарычал волк, шерсть у него встала дыбом.

Начало светать, и холод стал нестерпимым, вновь заморосил дождь. Время от времени Роберт, запинаясь и падая, пытался идти как можно быстрей. Сил хватало на несколько минут, потом он брел, опустив тяжелую голову и еле переставляя ноги. Он понимал, что надо идти, пока не станет теплей, а работа на конвейере научила его терпению. Однажды он упал и не смог подняться, глаза закрылись.

Роберт пошевелился, из его груди вырвался хриплый стон. Все кости болели, словно он две смены работал на конвейере.