– Хм, возможно.
– Товарищ дивизионный комиссар, а можно мне начать жизнь с нового листа? Ну там, из глубинки, сын полка, воздушный самородок. Новая жизнь – она и есть новая жизнь. Не хочу к старой возвращаться.
– Это решаю не я. Продолжай службу, решение будет принято. Кстати, вот ты поешь песни, которые уже не только полк поет, но и вся дивизия. Их много. Откуда они? Особенно вот эта, последняя. «Я – ЛаГГ-истребитель».
– Я, товарищ дивизионный комиссар, с детства стихи для песен пишу. Как-то берутся они в голове. А эту я в санчасти написал.
Я действительно стал устраивать концерты, которые все больше становились востребованными. Летчикам после вылетов тоже хочется отдыхать, и я давал им такую возможность, исполняя тщательно подобранный репертуар. «Истребитель» спел вчера на вечернем концерте.
– Да, я видел черновик, там много что было зачеркнуто и переписано заново.
Поговорив еще около часу, в основном о месте, где я жил, меня выпустили на свежий воздух.
Глядя вслед отъезжающей машине, увозившей комиссара, я спросил у Никифорова:
– И что теперь будет?
– Скоро узнаем. Кстати, приказ отстранить тебя от полетов все еще действует. Так что продолжай отрабатывать наряды.
И действительно, эти три дня, что прошли с отъезда Макарова, были заняты изучением устава, шагистикой или отработкой нарядов, которые сыпались на меня как из рога изобилия. Ну по крайней мере и в этом была хорошая сторона: я научился чистить картошку и перезнакомился со всеми залетчиками в обоих полках.
Вызвали меня к особисту вечером десятого июля. Я как раз отвечал на вопросы начштаба, когда у него зазвонил телефон, и после короткого разговора Смолин сказал, положив трубку:
– Ну хорошо. Считай, что знание устава ты сдал, а теперь иди к Никифорову, он тебя ждет.
Четко отдав честь, я развернулся и, сделав три уставный шага строевым, вышел из землянки.
– Читай, – политрук кивнул мне на папку, одиноко лежащую у него на столе.
Взяв ее, я присел на стул у окна и развязал тесемки. И облегченно вздохнул при первых же словах.
«Они поверили мне. Черт возьми, они мне поверили!» – именно так я думал, глядя на свою новую биографию в личном деле.
Первым мне на глаза попался приказ номер восемнадцать:
«27 июня 1941 г. г. Минск
п. 1
В соответствии с “Положением о порядке прохождения военной службы в РККА” призвать на военную службу прибывшего в добровольном порядке гр. СУВОРОВА Вячеслава Александровича 1923 г. р., урож. русского, образования среднего, присвоить воинское звание “КРАСНОАРМЕЕЦ”.
Красноармейца Суворова В. А. зачислить на все виды довольствия и направить для прохождения военной службы в 1 ав. эскадрилью на должность летчика-истребителя.
Закрепить за красноармейцем Суворовым В. А. самолет ЛаГГ бортовой номер 17.
Начальнику строевой части капитану Соломину подготовить в срок до 30 июня 1941 г. необходимые документы на красноармейца Суворова В. А. как летчика.
Политруку Давыдову в срок до 30 июня привести к воинской присяге красноармейца Суворова В. А.
Командиру 1-й эскадрильи капитану Капитонову принять у красноармейца Суворова В. А. зачет по знанию вверенной авиационной техники и летной подготовке, завести летную книжку…
п. 5
За успешное проведение воздушного прикрытия ж./д. станции города Минск 26 июня 1941 г. и сбитые в бою с превосходящими силами противника 5 самолетов, три Ю-87 и два Ме-109, летчику-истребителю 1 ав. эск. красноармейцу СУВОРОВУ Вячеславу Александровичу присвоить воинское звание “СЕРЖАНТ”.
Начальнику штаба в течение сегодняшнего дня подготовить материалы к награждению сержанта СУВОРОВА В. А. орденом Красной Звезды.
Командир в. части № 3167–23 майор Никитин».
«Класс. Все оформлено строго как надо. Почитаем биографию!» – подумал я и стал листать документы, пока не нашел свою новую биографию.
– Учи, чтобы от зубов отскакивало. Понял? – спросил Никифоров, заметив, что я читаю.
– Товарищ политрук, а тут в приказе написано, что я сержант, но я ведь…
– Старшего сержанта вам, товарищ старший сержант, присвоили за двух сбитых во время перегона истребителя, там приказ в конце. Ясно?
– Ясно, товарищ политрук.
Учил свою биографию я до утра, не выходя из землянки, и пока Никифоров не убедился, что все запомнил, даже имена летчиков, с которыми учился, а также друзей в школе, не отпускал меня.
– Завтра придешь, повторим. А пока свободен. Иди, отсыпайся, – сказал он, тоже, как и я, зевая.
Читать дальше