Кирилл Клеванский - Сердце Дракона. Книга 12

– Регент-мать, – повторила она, продолжая трепать волосы сыну. – Когда-то ко мне обращались “моя императрица” или “ваше императорское величество”. Теперь же я просто регент. Которая вскоре отдаст бразды правления своему сыну.

Капитан Секия, будучи не только поверенным правительницы, но и связующим звеном между регентом и начальником службы внешних дел (читай, гнезда шпионов и убийц, состоящих на службе у короны), прекрасно умел сохранять выдержку и каменное лицо в любых ситуациях.

Но в душе, видя беспомощного мальчишку, которому еще даже оружия в руки не дали, он сомневался в пользе такого воспитания.

Это смертные считали, что ребенок в три года может играть с игрушками, неразборчиво мямлить несколько слов, с трудом соединяя их в предложения, и что лишь к семи годам с него можно хоть что-то спросить.

У адептов все обстояло иначе.

Что же до императорского рода…

– Донесение, – Секия протянул запечатанный пергаментный свиток.

Бывшая императрица, ныне регент, взмахнула кистью – и свиток, вылетев из рук кавалериста, оказался в ее собственных ладонях. Она развернула его и вчиталась.

Узкая, бритвенно-острая улыбка исказила ее лицо, сделав и без того глубокие морщины еще отвратнее.

– Морган… мстительный мальчишка… когда ты еще грудь матери лобзал, я уже таких, как ты, водила вокруг каждого из своих пальцев. – Регент убрала свиток в пространственный артефакт. – Отправь донесение, капитан, принц Дарнаса должен войти в Долину Дельфи. Он обязан закрепиться на нашей мануфактуре, после чего… – улыбка регента, что казалось невозможным, стала еще острее, превратившись почти в оскал хищной птицы, – действуем по плану, капитан Секия. Вскоре мы получим такой рычаг воздействия на Моргана, что все его мелкие интриги перестанут нас волновать.

– Конечно, моя императрица, – поклонился кавалерист.

Регент отвлеклась от созерцания росписи далекого свода. Изогнув правую бровь, она окинула Секию оценивающим взглядом.

– Знаешь, почему спустя столько веков работы тайным агентом короны ты все еще жив, Секия?

– Не могу знать, моя императрица, – не разгибая спины, ответил капитан.

Он знал.

Видят боги и демоны, он знал это лучше, чем кто-либо другой.

– Ты умеешь льстить, Секия… Может, это даже лучшее, что ты научился делать в своей жизни.

И это тоже…

– А теперь, – регент указала в сторону выхода, – отправляйся. Доставь донесение приграничным службам. Флот уже собран, големы тоже. Пусть они не оставят от орочьего отродья ни следа. Я терпела их на границе, но теперь эти звери выполнили свою миссию и позволили Моргану думать, что это он обвел меня вокруг пальца, а не иначе… Больше я в них не нуждаюсь, но… пусть все выглядит так, словно мы не ожидали нападения. И ступай уже – мне надо кормить ребенка.

– Да, регент-мать. – Кавалерист вновь поклонился и, так и находясь в полусогнутом положении, попятился.

Затем, резко развернувшись, он, ускорив шаг, постарался как можно скорее покинуть помещение. Как мужчине, как воину, как человеку, прошедшему многие войны, ему было противно видеть, как мать кормила трехлетнего мальчика – будущего воина – своей грудью.

Секия прекрасно понимал, что, как бы ни закончилась война с Дарнасом, у Ласкана нет будущего…

Что ж, значит, он будет сражаться хотя бы за то настоящее, что осталось у некогда великой империи.

В деревянной лачуге, пропахшей застарелой мокрой древесиной, собачьей шерстью и чем-то мускусно-приторным, на маленькой софе, заменявшей кровать, лежал мальчик, свернувшись комком под прохудившимся одеялом, сшитым из старого тулупа и каких-то лоскутов.

Губы мальчишки дрожали, он что-то бормотал и морщился. Между бровями пролегала глубокая складка.

Было видно, что ребенку страшно. Страшно настолько сильно, что он, наверное, больше всего в жизни хотел проснуться. Пусть на улице стояла темная полночь, а небо затянули тяжелые зимние тучи. Вьюга заметала снежные лавины, а холод стоял такой, что ставни, заменявшие в доме стекла, промораживало насквозь.

Но, даже несмотря на все это, мальчик хотел бы проснуться. Выбежать на улицу и рухнуть в снег, чтобы мороз и холод заставили его понять, что все, что он увидел, не более чем ночной кошмар.

Но он не мог.

Лишь дрожал, почти скулил, оставаясь в гуще самых жутких видений, которые только может вообразить разум.

– Давай я тебе помогу, маленький храбрец, – прозвучал тихий мягкий голос.