Михаил Тихонов - Хроники мизантропа. Бродяга

Фея из моих снов, смешливая и всегда радостная… Как же мне ее не хватает. Разумом я понимаю, что ее нет, она погибла. Но вот же… Стоит передо мной, хлопая ресничками и смотрит на меня своими глубокими омутами сине-зеленых глаз. Такая близкая и такая далекая одновременно.

Хочу обнять ее, прижать к себе и никогда не отпускать. Радость и страх. И чуточка благодарности тому, кто в последние мгновения моей жизни привел ее сюда.

– Игорек, ну как же так… – ласковый, слегка печальный голос. Такой родной, такой завораживающий и теплый. – Ты же обещал, что больше никогда не станешь гробить себя. – обвиняющие нотки в ее голосе.

– Прости, Иришка… Так получилось. – слова даются мне с трудом. Не хватает воздуха, губы не хотят открываться, но я давлю из себя звуки. – Тебя… Тебя убили… А я… Я не умею жить без тебя… Да и не хочу…

– Эх, Игорек… Ну что за глупости ты снова говоришь. – легкая улыбка, едва касается ее губ и тут же прячется в уголках глаз. – Как же я могу умереть, если ты живой? Я всегда буду жить в твоей памяти. Запомни, милый мой дурашка – пока живешь ты, живу и я. – легкое прикосновение к моей щеке. Запах чистого тела, Иришка никогда не признавала духов. Дурманящий и сводящий запах любимой женщины…

Надо же, всегда думал, что перед смертью меня будут мучить кошмары. Придут все те, кого я убил. Но нет. На них мне плевать с высокой колокольни. Поэтому пришла она… Моя радость и счастье, моя боль и тоска. Моя несостоявшаяся жена, носившая под сердцем моего нерожденного ребенка. Я ведь даже не знал, кто у нас будет. Сын или дочь. Не успели сделать УЗИ.

Мы много чего не успели…

– Поцелуй меня… – мне так много хотелось ей рассказать, спросить, обсудить. Но к чему это все…

Ирина, грустно улыбнулась, наклонилась и… Мои губы ощутили тепло ее губ и сладость поцелуя. Жаль что он был недолог.

Поцеловав меня, Она молча выпрямилась и, не проронив ни слова, растаяла в сгустившемся сумраке тумана.

Где-то там, в глубине моей черной души, безжалостной и беспощадной, беспринципной и зачерствевшей начал разгораться черный огонек боли и тоски. Так долго находившийся в сжатом состоянии, не выпускаемый наружу и от этого становившийся лишь сильнее.

Мое сознание слабело, уплывая в дальние дали, а огонек разгорался, пожирая тело оставляемое ему разумом. В какой-то момент, будто лопнула струна, огонь охватил душу, вырываясь наружу…

Откинув голову назад, поднимая лицо навстречу плачущему дождем небу, я начинаю выть. Безнадежно и тоскливо. Как воют волки на луну… В последние мгновения жизни, я выплескиваю наружу, все то, что до этого держал в себе.

Боль, тоску, обиду, разочарование. Все то, что глушил самогоном в баре у Йорика. Все то о чем не говорил даже Иришке… Все то, что было до нее…И после нее…Обиды, непонимание почему все именно так, а не иначе…Все это разносилось над притихшим лесом жутким могильным воем.

Эхо усиливало и разносило его на много километров вокруг, пугая случайных путников, забредших на окраину проклятого леса. Крестьян в селениях у далеких гор. Всех подряд.

Вой долго разносился над проклятым лесом. Вой умирающего зверя… Злой, тоскливый и не обещающий ничего хорошего…

Не знаю, сколько я так выл, сидя под деревом и глядя ничего не видящими глазами в плачущее серое небо. Все, что копилось в душе долгие годы выплескивалось наружу, оставляя за собой пустоту…

Но, свято место пусто не бывает… Поэтому на место ушедшей боли приходит ярость и ненависть, которая на миг лишь затихла, но не ушла… Слова, услышанные в бреду, разжигали ее все сильнее.

Не дождетесь! Хрен я сдохну! Я буду жить!

Ради памяти той, которую не смог уберечь. Ярость придает сил…

Усилием воли, тянусь трясущейся рукой к древку арбалетного болта и резким движением выдергиваю его. Прикосновение к металлу пронзает руку болью и заставляет ее онеметь, разжимая пальцы. Но…

Как только я выдергиваю болт, сразу же чувствую, как смерть, уже тянувшая свои костлявые холодные пальцы к моему горлу отступает. Но самое главное – ко мне возвращается моя способность преображения.

Не теряя ни секунды, потому как кровь хлынувшая из рваной раны, оставленной варварски вырванным болтом, начинает хлестать фонтаном, тут же перекидываюсь в звериную ипостась. Не знаю, как так получается, но при превращении, любые раны исчезают. Проверено уже неоднократно.

Я вновь полон сил и злости. И у меня имеется незаконченное дело с этой компанией, решившей пожарить шашлычка из красивой девушки. Точнее с одним из них, тем самым, который смылся, пока я разбирался с бойцами. Да и вопросы к нему имеются, помимо пионерского костра, устроенного на этой поляне…