Павел Мамонтов - Обережник

Спросил уверенно так, по-деловому. Данила опять сообразил, что характер показывать не время, хотя… Можно вырубить парня рядом, старик его не остановит. А потом? По незнакомой местности куда бежать? Да и голова ещё побаливает.

– Гвозди забивать, кирпич класть, доски шкурить, шпаклевать. Чего надо?

Вот тут Беремир по-настоящему удивился.

– Чё ты делаешь?

– Ну шпаклюю, шкурю. Вы что, не знаете, как доски шкурят? Стенку могу сложить. Или вам кирпичом и цементом вера запрещает пользоваться?

Вот здесь Данила сообразил, что сболтнул лишнее. Старик теперь глядел на него с опаской. А у этих духоборов, по ходу, реакция на опасность одна – бздынь по башке, и поминай как звали.

– Я ещё в огороде работать могу, – попытался выправить ситуацию Молодцов.

Отчасти помогло. Эта фраза вызвала приступ лютого смеха у старика и вихрастого парня, что дежурил рядом.

– Всё у вас, у ромеев, не как у людей, – утирая слёзы, сказал старик. – Третьяк, отведи его к Богдану, пусть работу ему определит с бабами.

– Отведём. Ну, пшёл.

Парень больно пнул Данилу в копчик. Пнул не чтобы толкнуть, а чтобы выразить своё отношение к новому рабу. И этот обидный – даже не пинок, а толчок – сбил планку у Молодцова, и так с трудом сдерживаемую.

Он тут же крутнулся на месте, заехал предплечьем «конвоиру» в челюсть. Тот упал как подкошенный. Данила с места взял разбег, перепрыгнул подставленный дедом посох. Ещё прыжок – через редкий забор – и вот она, свобода.

Данила скрылся в лесу, но вскоре пожалел об этом: роща за пределами поселения сектантов оказалась страшно густой. С трудом Молодцов выбрался на какую-то звериную тропку, безусловно, хорошо знакомую местным жителям. Потрусил по ней, стараясь экономить силы.

Где-то через час услышал лай собак. Ещё через полчаса его настигли, сначала гончие, а потом и их хозяева. Вступать в поединок с Данилой не стали, забросали сетями, а потом накинулись скопом. Обошлись вежливо, можно сказать, деликатно: побили древками копий, причём старались бить по туловищу, а не по голове. Когда бить перестали, главарь преследователей (а их было человек пять) присел на корточки перед Данилой, вздёрнул за волосы голову вверх:

– Ну, чего бегал-то, чужак?

Молодцов узнал голос: тот самый умелец, что оглушил его на дороге. У него было красивое мужественное лицо. Синие глаза смотрели осуждающе и немного с сочувствием. Вопрос был задан тоже без гнева, скорее как взрослый спросил у глупого ребёнка. Даниле ответить было нечего.

– Что делать с ним будешь, Кумарь? – спросил кто-то из преследователей.

– Продам. Всё равно Беремир сказал, что от него толку не будет.

– Ну смотри. Ты его взял два раза. Двойную цену тебе за него не заплатят.

– Поглядим. Сам знаешь: рядиться я умею.

В ответ на эту фразу все соратники Кумаря захохотали. Наверное, это была старая, всем понятная шутка. Однако Даниле на это было глубоко по фигу.

Кумарь продал закованного в колодки Данилу через три дня, купцу по прозвищу Жорох. Напоследок сказал:

– Дурак ты, парень. Мог бы холопом уйти, а теперь челядином станешь.

Прозвище или имя своё купец полностью оправдывал, поскольку был поперёк себя шире. Купец прямо спросил Данилу, что тот умеет. Молодцов, помня неудачный опыт первого собеседования, огрызнулся: «Ничего не имею». Жорох, плюгавенький толстяк, не обиделся, только кивнул своим подручным. Те быстро вытащили Данилу из колодок и заковали в цепи. Купец, видимо, специализировался на торговле живым товаром. Данилу определили к трём десяткам таких же неудачников и повезли куда-то на телегах. В сопровождении охраны из пяти человек.

Тогда же Данила начал подозревать, что у него не всё в порядке с головой, поскольку действительность, в которую он попал, стала сильно расходиться со здравым смыслом.

Сначала Молодцов не очень удивился, что его продали как имущество. Мало, что ли, в Дагестане русских граждан на кирпичных заводах впахивало и впахивает при полном одобрении местных властей? Тот факт, что вместо чичей его обратали вроде как свои, славяне, тоже не смутил. Ну, секта какая-то. Мало ли придурков на земле русской? Однако компания из тридцати мужиков, подготовленных на продажу, изрядно напрягла. Нет, мораль и этику Данила оставил в стороне. Его самого то, что из него сделали раба, ничуть не напрягало. Гордость его не пострадала, а свою дальнейшую судьбу он в любом случае определит сам.

А вот то, что три десятка мужиков везли из одной деревни в другой населённый пункт, где их могли купить, говорило о нехилом размахе предприятия по работорговле. Данила благодаря опыту работы в бизнесе прикинул, что численность всей цепочки, замазанной в торговле людьми, должна быть минимум тысячи полторы. Это всякие прорабы, подрядчики, служащие, на которых, собственно, и горбатятся рабы и которые имеют с этого немалый гешефт.