Андрей Величко - Юрьев день

Но того, что дошло до императрицы, ей показалось вполне достаточным для устроения скандала. Вообще-то я ее понимал – только-только она добилась своего, то есть стала фактически главой императорской семьи. Именно семьи, в вопросы управления империей она не лезла. Так вот, как только цель оказалась вроде бы достигнута, вдруг все пошло прахом! Муж в ответ на ее призывы только морщится. Любимый сын, Николай, с виду по-прежнему весьма почтителен с матерью и внимательно выслушивает все ее советы, но выполняет совсем другие! Те, что исходят от второго сына. А этот вообще чуть ли не с рождения относился к матери как к чужой. И сейчас Мария Федоровна сильно подозревала, что инициатором всех ее неприятностей является именно Алик.

Надо сказать, что здесь она была, в общем-то, права. Уступать ей свое сильное влияние на Николая и заметное – на отца я не собирался. У вас, мадам, все это было в другой истории, и как вы этим воспользовались? Так что теперь пусть пробуют другие, а вы отойдите и не мешайте.

Примерно такими словами можно было описать мое отношение к матери, и она отлично это чувствовала. Поэтому главной мишенью ее нападок оказался не Николай, как следовало ожидать – ведь это он собирался жениться на ненавистной матери немке, – а я, который пока вообще ни на ком жениться не хотел.

Маман была человеком довольно эмоциональным, что являлось ее одновременно и сильной, и слабой стороной. А я – не очень, и поэтому терпеливо ждал, когда же она в запале гнева скажет что-нибудь не то, что следует.

Ждать пришлось недолго.

– Кто же знал, что из очаровательного ребенка вырастет такое чудовище?! – горестно воскликнула маман. – Почему ты тогда не умер младенцем, как то было явно предопределено свыше? Кто нарушил волю небес, позволив тебе выжить?

«Э, маманя, – весело подумал я, стараясь сохранить на лице торжественно-мрачное выражение, – у нас же сейчас не четырнадцатый век на дворе! И даже не шестнадцатый. Это тогда голословные обвинения в сношениях с дьяволом могли оказаться действенными, а сейчас – увы». Нет, проканать подобное может и теперь, но только при наличии серьезной доказательной базы. А ведь был же у нее куда более выигрышный путь! Она могла сказать, что ее любимый Сашенька тогда умер, а вместо него родилось чудовище, то есть я. Так как, по большому счету, это было бы правдой, то, по крайней мере, Николай мог бы что-то заподозрить, мои настроения он чувствует хорошо. Ну а сейчас – фигушки. Матушка здорово подставилась, сказав подобное при отце. Черевин как-то по пьяни рассказал мне, что отец считал мое тогдашнее выздоровление чудом, ниспосланным ему по горячим молитвам. А тут такое говорят!

– Ваше императорское величество, – обратился я к родительнице, – правильно ли я понимаю ваши слова в том плане, что вы более не считаете меня своим сыном? Ибо никакая мать не может желать своему ребенку смерти! В таком случае прошу вас более никогда и ни по каким вопросам не обращаться ко мне лично. Все, что необходимо, мне передадут отец и брат.

Мать уже поняла, что сболтнула лишнего, но с ходу придумать, как вывернуться, она не смогла – и залилась слезами. Отец с Николаем принялись ее успокаивать, а я решил, что уж мое-то присутствие здесь и сейчас не строго обязательно, и тихонечко испарился из комнаты прямиком в Приорат.

Вечером, когда я раздумывал, стоит ли идти ночевать в Гатчинский дворец или лучше позвонить туда, сказав, что у меня здесь образовалась неотложная работа, ко мне явились отец с Николаем. Оба выглядели довольно бледно.

– Зря ты с матерью так, – хмуро заявил мне родитель. – Она от переживаний слегла, даже ходить не может.

Меня так и подмывало сказать правду – ну, типа она мгновенно излечится, если в коридоре громко и убедительно завопить «Пожар!!!». Но, разумеется, при отце, а тем более при брате демонстрировать такой цинизм было никак нельзя. Следовало, наоборот, подпустить глубоких чувств, отчего я слегка дрожащим голосом начал:

– А ей, значит, можно? Да у меня в глазах потемнело, когда я такое услышал!

«Не верю, – мысленно сказал я себе вместо Станиславского. – Больше чувства, Алик, больше чувства!»

– Даже не знаю, – закончил я с самым трагическим выражением, какое только смог воспроизвести на физиономии. – Наверное, мой мир никогда уже не будет прежним.

Слушатели в отличие от меня оказались далеко не Станиславскими и принялись наперебой меня утешать. В общем, начался ну прямо какой-то бразильский сериал. Или мексиканский? Я, честно говоря, и тогда в них совершенно не разбирался, и уж тем более сейчас.