Максим Левобережных - На берегу Вселенной

И тут я вспомнил, что мама умерла почти четыре год назад, в ноябре 2015 года. «Странно, что бабушка ничего об этом не сказала», подумал я. Но чуть позже вспомнил, что и бабушку уже похоронили – еще раньше, 11 лет назад, в 2008 году. И что во снах я часто видел, будто мама или бабушка жива, причем мы живем еще на ЛВРЗ, хотя оттуда уехали 13 лет назад в Квартала… И в той квартире тетя выбросила все вещи, так как ее все время что-нибудь нервировало. Ее сын разломал топором все шкафы и выбросил их на улицу, равно как и все книги, так что ничего кроме голых стен не напоминало о нашей прежней жизни…

После этого я окончательно проснулся и понял, что дом на Истоке тоже был сном. И похожий на него богатый дом тоже виделся мне во снах после смерти матери: будто бы мы туда въехали, и он такой многокомнатный…

А сегодня я отдыхаю, лежу в постели в душной квартире, куда приехал утром после смены. И я один в пустой квартире в Кварталах и некого мне ждать. У меня нет близких родственников и ничего уже не исправить. Это во снах я часто жду, тороплюсь куда-то, пытаясь дождаться то бабушки, то мамы. А их никого уже нет в живых.

А на дворе – конец сентября, а тепло в благоустроенные дома дали неделю назад. Так что, несмотря на холодную погоду в домах довольно тепло и даже жарко – поэтому снилось, что на площади Советов почти жарко, когда я там бродил, мучимый угрызениями совести то за якобы брошенный пост в доме в Истоке или в маленьком кафе, то за брошенную во гневе эмалированную кружку в большой закусочной…

В августе 2014 года я стоял на крыльце библиотеки-филиала, и раздумывал, пойти назад или нет, чтобы позвонить с телефона в гардеробе. Он стоял в углу – старый телефон с крутящимся диском. Мобильника у меня тогда еще не было, а домашний телефон был отключен за неуплату. Ветвь зеленой акации касалась рукава моей белой рубашки…

Институт сократил всех преподавателей. И к лету 2014 года я стал безработным. Внештатная работа в газете «Новое Забайкалье» давала хоть какие-то деньги. Гонорар всё не давали, и я по телефону выпросил триста рублей – на еду на ближайшие два-три дня.

Весной 2015 года начался обратный отсчет маминой жизни, да и моей тоже. Простудилась она, убирая подъезды. Начались боли по всем телу, но Цымжит Дашиевна – заведующая амбулаторией отказывала в выписке направления в больницу.

Медики не лечили мою маму, не хотели ложить в больницу. Говорили, что у нее боли кажущиеся, советовали обратиться к психиатру (но направления к нему не выписывали, хотя попасть к психиатру можно только по направлению, иначе – прием платный), но мама утверждала, что, в самом деле, болеет – ее беспокоили неясные мигрирующие боли в груди, то в спине, болело сердце. Маме было всего 63 года.

В августе я обращался в подразделение министерства социальной защиты по городу, написал заявление о материальной помощи, собрал необходимые справки, но работница объяснила, что денег нет. И даже если бы были, то мы с мамой получили бы рублей триста – пятьсот – таковы обычные выплаты по матпомощи. Денежная компенсация можно получить лишь в случае чрезвычайных ситуаций – если дом сгорел или пострадал от наводнения…

Забегу вперед: ровно через год, в августе шестнадцатого года, когда я писал статью о деятельности этого соцобеспечения, руководитель этого ведомства, когда я рассказал, что денег в министерстве соцобеспечения не было, прямо возразила мне: «Такого не может быть».

К началу сентября у мамы резко ухудшился аппетит, и однажды сидя на диване в зале, она сказала: «Мы погибаем». Кроме мигрирующих болей в теле и усталости, она чувствовала депрессию, позвонив по домашнему телефону (к тому моменту мы заплатили за услуги телефона и его снова подключили) в справочную службу 09, узнала номер телефона психологической службы, но к ним невозможно было дозвониться – трубку никогда не брали.

А осенью, когда она перестала есть, и стало ясно, что ей предстоит смерть от истощения, целый месяц затягивали с госпитализацией.

28 сентября мама перестала ходить из-за крайней слабости – так как у нее не было аппетита, она совсем мало ела. То есть мама ходить могла, но в крайнем случае (в туалет и в кухню), а так все время лежала. В тот день я впервые за долгие годы сам стал готовить себе завтрак (с надрывом я вспоминаю, как накануне вечером она в последний раз мне готовила и говорила уже, что слабость – немного постоит у плиты и идёт в залу прилечь на диван).