Андрей Баранов - Война и Мир – 1802

Ужасающие подробности вселенской клеветы и напраслины, которую враг рода человеческого собирался возвести на лучших людей России почему-то не очень огорчили Вольдемара. Напротив Морозявкин как-то повеселел, и сообщил что не худо было бы дабы этот заговор оказался чистой правдой.

– Да как у тебя язык повернулся сказать сии поносные слова? – возмутился граф Г. равнодушию своего товарища. – Да как же государство проживет без реформации? А реформы у нас возможны только сверху, и государь печется об этом день и ночь.

– Ну да, только вот незадача – допеклись до того, что и ввоз книжек иноземных запретили, а наши читать – тоска одна. За границу учиться тоже теперь не поехать, а у нас из учения одна муштра осталась. Типографии частные закрывают. Дворцовые серебряные сервизы и те в монеты переплавили – видно все уж разграбили, подчистую. Жулики и воры! Нет, я бы заговорщикам даже и сам бы помог! – с этими дерзкими словами Морозявкин откинулся на спинку колченогого стула, криво усмехаясь, и графу захотелось самому его придушить.

– Ну полно нести чушь Нам надобно предупредить того, кто никак к сему заговору измышленному причастен быть не может – самого графа Палена, губернатора!

Самого Петра Алексеевича, то есть в девичестве Петра Людвига фон дер Палена? Да пустят ли тебя к его сиятельству? Он видишь ли так высоко взлетел, что и не всякого графа принимает.

– Меня примет, никуда не денется. Вот завтра же и пойдем, ты меня проводишь. А пока надобно устроиться на ночлег. Ты где ночуешь-то? Надеюсь не на улице? – граф расплатился остатками серебра и в компании приятеля вышел под серую хмарь дождливого неба.

Так как положение Вольдемара было уже близко к критическому, решено было не возвращаться в его каморку, в которой графу решительно не хотелось ютиться. Морозявкин сказал что жалкий скарб и мелкие принадлежности кочевой жизни он заберет у домохозяина как-нибудь потом, когда будет возможность рассчитаться с долгами за квартиру, и граф порадовался его здравомыслию.

К сожалению дом князя Куракина что на Невском Проспекте тоже не подходил для ночлега, не только в силу того что брат его хозяина, Алексея Борисовича, отныне жил изгнанником в Надеждине, но и потому что домом теперь стал владеть тот самый купец Абрам Перетц, финансовый воротила и поставщик соли, про которого в Петербурге говорили «Где соль, там и Перетц». Таким образом дворец, в котором герои когда-то коротали время под княжеским крылом оказался закрыт для них, а знаменитое имение князей Куракиных, впоследствии известное как Куракина дача, готовилось уже согласно указа Павла I перейти к Ведомству императрицы Марии Феодоровны для поселения там каких-то сирот-подростков, трудившихся на Александровской мануфактуре, так что рассчитывать героям приходилось разве что на постоялый двор.

Заночевав в не слишком грязном номере постоялого двора «Гейденрейхский трактир» на Невском проспекте, невеликое количество клопов в котором порадовало Морозявкина, но огорчило брезгливого графа, наутро герои привели себя в относительный порядок и взгромоздившись на коней, точнее говоря на превосходного и уже знакомого нам вороного графского жеребца и пегого конька, спешно приобретенного для Морозявкина за половину целкового на пропой у забулдыги-извозчика, поскакали к губернаторскому дому на том же Невском, у Полицейского моста над Мойкой.

Несмотря на то, что ранний визит и его причины очевидно звучали весьма необычно, военный губернатор и генерал от кавалерии Петр Пален соизволил принять графа довольно-таки быстро. Прождав в приемной не более трех четвертей часа и вызвав гнев сановников, которым пришлось дожидаться аудиенции и далее, граф Г. был приглашен адъютантом в просторный, но по-немецки скромно обставленный кабинет.

– Прошу прощения, я кажется заставил вас ждать, – произнес граф Пален отрывистым и сухим голосом. – Обязанности губернатора столь славной столицы как наша весьма обширны и многообразны, по восшествии государя на престол строительство идет повсюду, дворцы, памятники, заводы, всюду нужен мой ахтунг, и я не могу отвлекаться по пустякам.

– Я не собирался отвлекать ваше сиятельство попусту, однако же дело не терпит отлагательств. Извольте прочесть, – с этими словами граф Г. передал губернатору пакет от князя Куракина.

Распечатав восковую печать и вскрыв послание, губернатор принялся читать его содержание при неверном свете длинной белой свечи, пытавшейся разогнать утренний сумрак. По мере чтения хищное лицо его, и так продолговатой формы, казалось все более вытягивалось, тонкий нос казалось заострился, а высокие брови вздернулись еще выше. Наконец он оторвался от текста и вновь взглянул на графа.