Михаил Ланцов - Ярослав Умный. Государь Руси

– Вечно ты слишком много думаешь, – смешливо фыркнул Ивар.

Ярослав развернулся к нему и хотел было уже что-то сказать, но промолчал. Глаза у Ивара не смеялись. Да и вся эта смешливость была напускная. Он тоже задумался. Дикий и резкий, он отличался самым выдающимся умом среди всех своих братьев. Вот и сейчас не оплошал, понял что к чему, а потом молча кивнул Ярославу и удалился, чтобы отдать распоряжения своим людям и попытаться разведать обстановку…

867 год, 4 марта, Константинополь

Пелагея сидела у окна и задумчиво смотрела на гудящий город. Большой, просто огромный город. Настолько большой, что по сравнению с ним их Новый Рим выглядел усмешкой.

От нее только что ушел наставник, который обучал ее придворному этикету. Полному вздору на ее взгляд. Но очень важному делу с точки зрения Василевса. Пелагее же было ни до чего. Ей было тошно. До нее дошли новости о тех чудесах, что творил ее муженек в Иудее. И ее собственническая натура просто вопила о том, чтобы спешить к нему и за волосы оттаскать эту дерзкую наложницу, покусившуюся на ее мужчину…

– Добрый день, – раздался знакомый голос из-за спины. Раньше она вздрагивала. Теперь же лишь спокойно повернулась и, смерив безразличным взглядом гостей, вернула им приветствие молчаливым кивком. – Вижу ты уже все знаешь, – продолжил Вардан.

– Да… – глухо ответила Пелагея.

– И ты зря переживаешь.

– Да что ты говоришь? – едко переспросила женщина, оглаживая свой живот. Они ведь с мужем в походе тоже сексом занимались, что повлекло за собой определенные последствия.

– Как Вселенской Собор, так и я никогда не признаем тот брак, – вкрадчиво произнес Вардан. – Поэтому эта женщина так и останется наложницей.

– Это что-то меняет? – выгнула бровь Пелагея.

– О… это меняет все. В глазах Империи рожденные ею дети никогда не сравняются с твоими. И она никогда не встанет на одну ступеньку с тобой.

– Но сейчас ложе делит он с ней, а не со мной.

– О том не стоит переживать, – вклинился Патриарх Фотий. – Он этим шагом сделал очень важное дело. Возрождение Иудейского царства в вассальной зависимости от Империи – очень важное достижение. У нас сейчас нет сил удерживать те земли самостоятельно. Поэтому, покинув их, Василий дал бы халифу шанс их вернуть.

– Он разбил все его армии.

– Не все. К сожалению, не все. К востоку от Тигра и Евфрата под знаменами халифа все еще стоят войска. Их сдерживают Бьёрн и Убба, но их ресурсы небезграничны. И мы уже сейчас стараемся направлять в те земли жаждущих славы и службы северян. В любом случае эти войска могут не только сокрушить норманнов в Междуречье, но и вернуть халифу Сирию с Иудеей. А ведь есть еще запад, который простирается от Египта до Испании. У халифа еще много войск и много армий.

– Не понимаю я мужа… – покачала головой Пелагея. – Зачем он вообще во все это ввязался? Разграбил бы какой крупный город. И довольно. Зачем участвовать в этом Крестовом походе?

– Чтобы Вселенский Собор не осуждал его, – вполне серьезно произнес Фотий.

– Что ему до Вселенского Собора? – удивилась Пелагея. – Мы живем в верхнем течении Днепра в окружении тех, кто верит в иных богов. У нас там есть и малые общины никейцев, ариан, иудеев и прочих ваших. Но почти все окрест не считают ваших богов своими.

– Ариане не… – начал был Фотий, но Василевс взял его за руку, и тот замолчал.

– Пелагея, – вкрадчиво произнес Вардан, – Василий – нобилисим Империи. Он кровь от крови Василевса. Он единокровный брат моих племянниц. Он кровь от крови Василевса, что правил до меня, – моего племянника. Как бы он ни брыкался – он христианин. Как бы он ни дергался – он остается частью Империи. В мыслях своих. В душе.

– Что-то я этого не заметила.

– Молодой и горячий, он удалился в северные земли…

– Я вам уже говорила, – перебила Пелагея Вардана. – Он не удалялся по собственной воле. Наши люди прошли по его следам и обнаружили, что они обрываются так, словно он с неба упал. Или вы сомневаетесь в тех, кто всю жизнь прожил в лесу, выслеживая добычу? По следам Ярослава шли лучшие охотники.

– Василия, – поправил ее Фотий.

– Василия, – кивнула она.

– Мы уже слышали эти слова, и нам они кажутся очень странными.

– Чем же? Чем они удивительнее тех слов, что его воспитывали атланты? И я вам скажу: воспитание у них – на удивление крепкое. Столько знаний о мире нет даже у вашего лучшего ученого мужа.

– Это… – начал было говорить Фотий, но осекся, задумавшись.