Юлия Маркова - Аллегро на Балканах

– Но как же тогда относиться к действиям русских на Балканах и Кавказе? – спросил Генрих фон Чиршки. – Ведь то, что сейчас там делает императрица Хельга и ее верные клевреты – ярчайший пример агрессивной интервенционистской политики.

– На Балканах и Кавказе русские защищают христиан от магометан, – сказал Бернгард фон Бюлов, – и к этой их политике должен присоединиться каждый настоящий европеец. Но нас должно интересовать только то, что императрица Хельга не желает отторжения в свою пользу германских земель, а только восстанавливает справедливость там, где она была нарушена – например, решениями Парижского и Берлинского конгрессов. Как говорил Бисмарк, русские всегда приходят за своими деньгами, но им почти никогда не надо ничего чужого.

– Ладно, Бернгард, – махнул рукой кайзер, – говорите, что вы предлагаете, и давайте закончим с этой говорильней, которая стала напоминать бесконечные переливания из пустого в порожнее.

– Я предлагаю выйти из режима усиления враждебности с Россией, – ответил канцлер Германской империи, – а в перспективе – присоединиться к Брестскому договору, превратив его из антигерманского альянса в систему поддержания общеевропейского мира. Тогда Франция и Британия останутся в дураках, а мы получим возможность для развития экспансии за пределами европейского континента, где и в самом деле стало несколько тесновато.

– А что по этому вопросу скажет австро-венгерский император Франц-Иосиф? – спросил Генрих фон Чиршки. – Ведь он, как-никак, наш союзник и настроен очень антироссийски.

– Франц-Иосиф стар и может умереть в любой момент, – ответил Бернгард фон Бюлов, – при этом его наследник придерживается на политику прямо противоположной точки зрения, и с ним мы вполне сможем договориться по вопросу мирного сосуществования с Россией. А если Франц-Иосиф не захочет вовремя умирать, мы можем его поторопить. А как же иначе, если этого потребуют интересы Германской империи…

– Это интересная мысль! – встрепенулся кайзер Вильгельм, – но ее следует хранить в глубочайшей тайне – никто не должен понять, что цели и задачи Германии на среднесрочный период уже необратимо изменились. Так нам будет проще проводить новую политику и морочить голову врагам. Вы, мой добрый Генрих, должны выступить с заявлением от имени Германской империи, что всячески осуждаете зверства турецких властей против мирных христиан, а вы, мой добрый Альфред ( фон Тирпиц ) пошлите в Средиземное море несколько канонерок и крейсеров, чтобы они пушечным огнем поучили дикарей хорошим манерам. Но главное я возьму на себя. Лично поеду в Петербург и попробую поговорить как с кузиной Хельгой, так и с канцлером Одинцовым. Князь-консорт сейчас на войне, но это и хорошо. Не хочу встречаться с человеком, от которого не знаешь, что и ждать: то ли удара кулаком в морду, то ли пули в голову.

3 августа 1907 года, вечер, Австро-Венгерская империя, Вена, замок Шёнбрунн.

Император австрийский, король венгерский и прочая, прочая, прочая Франц-Иосиф Первый (77 лет).

Нота германского МИДа «в защиту христианских народов Оттоманской Порты» прозвучала для венских деятелей неприятным диссонансом, будто гвоздем провели по стеклу. Франц-Иосиф и его присные, грешным делом, ожидали, что Берлин осудит всю эту русскую затею, и в первую очередь скоротечный разгром Румынии. Но в заявлении Генриха фон Чиршки о Румынии и румынах не прозвучало ни полслова, зато все оно, от начала и до конца, оказалось посвящено зверствам религиозных фанатиков-изуверов над мирным христианским населением изначально турецких земель. На фоне этой речи фактически незамеченным осталось сообщение, что новейший броненосный крейсер «Шарнгорст», еще проходящий цикл испытаний перед окончательной приемкой в состав флота, но уже с полностью сформированной командой, возглавил германский крейсерский отряд, направляемый с миссией спасения к берегам Турции.

Императору Францу-Иосифу были глубоко безразличны как турецкие христиане, так и тамошние же религиозные фанатики, но, выступая в защиту первых и осуждая вторых, германский МИД как бы солидаризировался с политикой Санкт-Петербурга, а не Вены. Такие заявления могли предвещать утрату интереса Берлина к альянсу с Веной, а также последующие тектонические сдвиги в германской внешней политике, сулящие австро-венгерскому императору весьма неприятные последствия. Маневры берлинских политиков могли означать все что угодно, вплоть до разрыва австро-германского союза…