Шелк не производился на острове. Никогда. Вообще неизвестно, как он появился здесь, но практически каждое аристократическое семейство хранило у себя дома эту великолепную ткань как семейную реликвию. В замке герцога тоже был шелковый платок, но к нему не было позволено прикасаться никому, кроме отца. Шелк ценился дороже золота, а такой, который преподнес девушке Рауль – прекрасно сохранившийся, невероятно алого цвета – стоил целое состояние.
Анна протянула руки и приняла этот великолепный подарок.
– Благодарю вас, господин вице-канцлер. У меня нет слов… Не знаю даже, могу ли я принять подарок, который наверняка является реликвией вашего рода…
– Но мы ведь скоро поженимся, – одними губами улыбнулся вице-канцлер, – так что эта вещица все равно будет храниться в нашем роду.
Анна вздохнула. Ну разумеется, он все просчитал. Даже подарок был всего лишь искусно продуманным шагом по приручению строптивой девицы. Это пока он осторожничает – после свадьбы господин вице-канцлер сделает все, чтобы своенравная наследница полностью подчинилась его воле. Стоит ли бунтовать? Вряд ли, несмотря на свой характер, Анна понимала, что интересы их острова важнее ее собственных, а значит, свадьбе быть…
…Но как же ее злила эта предрешенность и холодный расчет! Как ее злил этот человек! От раздражения Анну даже слегка передернуло, и алый шелковый платок мелко-мелко задрожал в ее руках.
– Что с вами, Ваше Высочество? Вы не рады? – удивился Рауль.
«Рада?! Да просто счастлива!» – подумала Анна с сарказмом, но как благовоспитанная девица вслух сдержанно произнесла:
– Что вы. Просто в саду становится холодно, – здесь девушка почти не соврала, действительно, с моря подул ветер, сильный, грозящий превратиться в бурю. Будто в подтверждение ее слов вдалеке глухо пророкотал гром.
– Прошу простить мою несообразительность, Ваше Высочество, думаю, нам лучше укрыться в замке, – и, не слушая ответа Анны, ее будущий жених повел ее под крышу.
К ночи действительно разразилась буря. Ветер бушевал и трепал ветви деревьев, за окнами грохотало, дождь лил как из ведра. Герцог и его спутники вернулись в замок до темноты, и теперь все грелись у каминов, а слуги суетились, накрывая поздний ужин. Анна сказалась больной и сидела у себя в комнатах, не отрывая взгляда от подаренного ей алого шелкового платка. Тот лежал перед ней на столе, будто ядовитая змея, задремавшая при свете ночника. Мысли кружились по заведенному кругу, от подарка к свадьбе, от свадьбы к их несчастливому будущему, от будущего – к подарку.
Анна смотрела на платок, свернувшийся на столе, будто красная блестящая змея. Ненавидела. И любовалась. Никогда раньше она не видела шелк так близко, и ласковое прикосновение ткани произвело на нее неизгладимое впечатление. Теперь пальцы сами невольно тянулись к нему, гладили, перебирали складки.
Поддавшись секундному порыву, Анна подхватила шелковую ткань и накинула ее на голову, закрепив так, как подобает замужней даме – с пропуском концов платка сквозь хитро заплетенные волосы.
В мутной глади зеркала отразилась благородная матрона. Скучная и чужая.
Анна раздраженно сорвала с головы платок, будто сдирая вмести с ним и покров своей несчастливой судьбы. Она понимала, что в интересах семьи – покориться, но ненависть заполнила все ее существо. Ненависть к шелку – он прекрасен, но это символ несвободы. Ненависть к отцу и к себе (надо же, она чуть было не потеряла рассудок от вещи!). «Но мы ведь скоро поженимся, так что эта вещица все равно будет храниться в нашем роду». Ненависть к вице-канцлеру. И как же сделать так, чтобы он об этом узнал? Ровно настолько, чтобы все понял, но ничего бы не смог с этим поделать?
Странная мысль пришла девушке в голову. Странная и безрассудная. Такая же безрассудная, как погода за окном.
Она отворила ставни. Ливень хлестал по рукам, струи воды стали врываться в комнату, заливая мягкий ковер под ее ногами. Ветер, неистовый ветер с воем врывался в комнату и трепал пока еще непокрытые волосы. То, что нужно. Отличная погода, отражающая ее настроение.
С каким-то садистским удовольствием Анна подхватила алый шелковый платок, насладилась его мягкостью и красотою в последний раз. Ветер бушевал за окнами, сверкнула молния, и в ее всполохах платок показался особенно прекрасным.
Она коснулась алого шелка губами – всего на секунду, а затем решительно, стараясь не задумываться, бросилась к окну, выставила руку под дождь и разжала пальцы. Прекрасный платок соскользнул с ее ладони и помчался, влекомый ветром, куда-то вдоль стены, вбок, туда, где за мутной пеленой дождя угадывались очертания центральной башни. Ее шпиль, высокий и недоступный, был виден издалека, со многих уголков острова, и уж тем более с моря. Забраться туда было невозможно – башня была заперта, винтовая лестница не использовалась столетиями.
Читать дальше