Виктор Тюрин - Ангел с железными крыльями

– Мне недолго носить это клеймо. Мое бесчестье, так же как и ваше, будет смыто кровью. Надеюсь, я достаточно ясно выразился, господа?

Он сказал это негромко, так же тихо перевел его слова Пашутин. Для меня эти слова стали неожиданностью, впрочем, как и для немцев.

– Полковник Дитрих фон Клазевиц и вы, лейтенант Дитер Фанциг, отойдите в сторону. Вон туда.

Лейтенант быстро сделал в указанном направлении несколько шагов и только тогда понял, что полковник остался на месте. Растерявшись, он остановился.

– Полковник, не играйте в героя, – сказал я ему. – Если не пойдете сами, то я вас просто оглушу и оттащу в сторону.

Когда он выслушал перевод, то посмотрел на меня с презрением, а затем что-то быстро сказал Пашутину.

– Он хочет, чтобы ему дали возможность застрелиться, – перевел его слова прапорщик и посмотрел на меня.

Мы оба не поверили словам полковника хотя бы потому, что тот явно был из породы хищников, которые если и умирают, то, только сжав клыки на горле своего врага, но возражать никто из нас не стал – мы просто промолчали. Командир уланского полка медленно прошелся по нашим лицам взглядом, затем наклонился, взял из руки мертвеца пистолет и выпрямился. Его движения было нарочито медленные, а главное, в них не было нервозности человека, приговорившего себя к смерти. Он сделал вид, что подносит руку с оружием к виску, но уже в следующее мгновение быстро выбросил ее в сторону поручика, только нажать на курок не успел. Пораженный двумя пулями в грудь, полковник, захрипев, повалился на пол, а уже в следующее мгновение Мелентьев рывком поднял руку с наганом и направил ствол на молодого немца, лейтенанта. Тот попытался отшатнуться, невнятно бормоча непослушными губами одно и то же слово: «Найн, найн…» – но его оборвал грохнувший выстрел. Следом за ним я нажал на спуск, а спустя минуту все было кончено. Поручик, расстреляв патроны, резким порывистым движением засунул наган в кобуру, после чего вдруг размашисто перекрестился и, склонив голову, неподвижно замер. Я бросил взгляд на прапорщика, но тот в ответ только пожал плечами. Перевел взгляд на молодого лейтенанта – улана, который сейчас смотрел помертвевшим взором на тела своих товарищей в лужах крови.

– Что с ним делать? – спросил я Пашутина.

– Оглушить и связать.

– Так и сделаем.

Закончив с этим делом, я обратился к стоящему неподвижно поручику:

– Иван Васильевич, время уходит.

Мелентьев поднял голову, перекрестился и повернулся в мою сторону. Лицо бледное, а взгляд нехороший, неподвижный, почти как у мертвеца.

– Кто вас здесь держит, Богуславский?! Идите!

– А вы что?! – резко, отрывисто бросил Пашутин.

Поручик резко развернулся всем телом в его сторону.

– Здесь, господа, наши дороги расходятся!

– Война еще не закончена, поручик, – попытался я его вразумить. – И у вас будет возможность умереть достойно, на поле боя.

– Для меня она закончена. Мне сначала казалось, что восстановлю справедливость и обрету хоть какое-то спокойствие, но это не так! Душа по-прежнему горит… Нет, я все для себя решил! – я только открыл рот, чтобы попробовать его образумить, как Мелентьев уже шагнул к прапорщику.

– Михаил Антонович! Возьмите! – Он протянул Пашутину фотографию своей невесты вместе со сложенным листом бумаги: – Все это перешлите моей невесте.

Прапорщик, ни слова не говоря, взял фото и письмо, затем спрятал их под шинелью. Я тоже не стал ничего говорить. Человек сам себе подписал смертный приговор. Это явственно читалось в лице, в глазах и жестах поручика. Даже в том, как он сейчас перезаряжал наган. Четкие, уверенные движения.

– Прощайте, господа!

Я поднял с пола сумку с документами и картами, какие мы нашли при немецких офицерах, и пошел к двери. Когда мы начали спускаться по лестнице, раздался одиночный выстрел. Пашутин задержал шаг:

– Сергей Александрович! Может, он… – он не договорил.

Я пожал плечами:

– Если хотите. Я здесь подожду.

Спустя несколько минут прапорщик вернулся. Лицо мрачное, губы сжаты. Ничего не говоря, прошел мимо меня и стал быстро спускаться по лестнице. Войдя во флигель, мы забрали воинские книжки мертвых солдат, после чего Пашутин долго допрашивал майора, который оказался офицером-инспектором из управления тыла.

Спустя полтора часа на захваченном автомобиле мы выехали в сторону фронта. Шинель майора и фуражка оказались впору Пашутину, поэтому он сел на переднее сиденье рядом с шофером, а я сзади. Нас останавливали дважды, но майорская форма, командировочное удостоверение офицера тыла и безупречный акцент Пашутина – все это дало нам возможность добраться до прифронтовой полосы. Избавившись от машины, которую вместе с шофером похоронили в болотистом пруду, мы вошли в лес, через который шли восемь дней назад.