Виктор Тюрин - Ангел с железными крыльями

– Уходим! – резко скомандовал поручик спустя минуту, и мы торопливо зашагали дальше. После совершенной диверсии мы двое суток прятались на болоте, при этом, несмотря на холод и слякоть, все казались довольными, за исключением поручика. Впрочем, это было заметно, наверно только мне. Все это время я ждал, когда поручик объяснит, для чего он взял меня с собой. В конце вторых суток, во время обсуждения, где лучше переходить линию фронта, все стало на свои места.

– Наше задание выполнено. Старшим группы назначаю прапорщика Пашутина. Выйдете на рассвете, с тем, чтобы вечером оказаться у второй линии немецких окопов. Я остаюсь здесь. Объяснять ничего не буду.

Солдаты с недоуменными лицами уставились на своего командира. Они знали о том, что случилось с его невестой, но подходили к этому чисто житейски, не делая из этого драму. Вот и сейчас они догадывались, что его решение связано с местью, но по их глазам было видно, что они считали это господской блажью.

– Ваше благородие, а что сказать командованию? – разорвал наконец тишину голос Лещенко. – Нас же спросят.

– Я передам с прапорщиком письмо. Он отдаст его командиру полка.

Некоторое время все, молча, в тяжелой тишине, сидели у огня, а потом, не глядя друг на друга, стали один за другим укладываться спать. Утром, когда охотники уже были готовы выступить, я сказал:

– Я остаюсь.

Не успели солдаты удивленно переглянуться между собой, как подал голос Пашутин:

– Я тоже остаюсь.

Поручик нахмурил брови и резко сказал:

– Вы что не слышали приказ, прапорщик?!

– Своим отказом возвращаться, поручик, вы сняли с себя звание командира особого отряда и более отдавать приказы не можете. Или вы по-другому думаете? – это было сказано уверенным и спокойным тоном.

Поручика от этих словно передернуло, на скулах заходили желваки, а рука интуитивно потянулась к кобуре. В военное время невыполнение приказа каралось смертью, и у кадрового офицера, выжившего в аду войны, рука бы не дрогнула его исполнить, но в данном случае Пашутин был прав. Мелентьев сознавал, что занявшись личным делом, он становится частным лицом, а значит, у него нет права что-либо приказывать или требовать, но отступить сразу он не мог, это было не в его характере. С минуту оба мерили друг друга взглядами, после чего поручик негромко сказал:

– Так тому и быть. Ефрейтор Лещенко, вы назначаетесь старшим группы. Прапорщик, передайте ефрейтору письмо.

Мы смотрели им вслед, пока последний солдат не растворился в предрассветных сумерках, затем поручик повернулся к нам. Скользнув по мне взглядом, сопровождавшимся кривой усмешкой, он обратился к прапорщику:

– С Богуславским все понятно, а вы, прапорщик, почему остались? Ведь если вам удастся вернуться в расположение наших частей…

– Вы сделали свой выбор, поручик, а я свой. И готов за это ответить хоть перед командованием, хоть перед Богом.

– Что ж, вы сделали свой выбор. Теперь, для начала, я вам обоим кое-что объясню. В сарае вместе с ездовыми и медсестрами был заперт мальчишка-фельдшер, который неплохо знал немецкий язык. Именно он из разговоров часовых узнал не только имя офицера, который приходил в сарай, но и имя именинника – оберста фон Краузевица, командира уланского полка. Неделю тому назад от немца, которого притащили охотники, мне стало известно, что в деревне недалеко от станции квартирует именно тот самый уланский полк. Все мои сомнения исчезли. Судьба сама привела меня сюда для свершения святой мести!

При этих словах с лица поручика сошла угрюмость, на щеках появились слабые пятна румянца, а в глазах заплясали огоньки какого-то ненормального веселья.

«Похоже, эта месть стала его навязчивой идеей», – но так я только подумал, а спросил его о другом:

– Где они квартируют?

Но вместо Мелентьева мне неожиданно ответил Пашутин:

– Если я правильно уточнил наше местоположение, то полк стоит от нас в четырех-пяти километрах. Рядом с деревней находится поместье. Думаю, что именно в нем остановились на постой офицеры полка. Я прав, поручик?

Мелентьев посмотрел на Пашутина с каким-то настороженным любопытством.

– Правы настолько, что я просто вынужден спросить: откуда у вас такие подробные сведения о том, чего вас не должно касаться?

– Ничего удивительного в этом нет, Иван Васильевич. Две недели до того, как оказаться на передовой, я находился в штабе, изучая район боевых действий. Плюс к этому у меня очень хорошая память. Вы удовлетворены?