Марк Рабинович - Казус Белли

И все они, вместе со страной, прошли ту страшную войну и все вместе победили невзирая на террор малиновых фуражек. Еще тогда, в шараге, они знали, что будущая война не будет ни стремительно-победоносной ни бескровной, невзирая на все обещания власть предержащих. Ну, просто не могла победить малой кровью страна, уже давно живущая большой кровью. Но и не победить она не могла, и они это тоже знали. Поэтому они остались там ковать оружие победы и водить в бой танки, а он в единый миг пересек ту страшную эпоху и попал в мир изобилия и чудесных технологий. Вот только не все в этом мире обстояло благополучно. Он давно, уже каким-то шестым чувством, ощущал всю хрупкость своего нового мира с его вялотекущими войнами и странными климатическими катастрофами. А вот теперь еще и Антон…

В тот вечер он пригласил Тошку отпраздновать получение гражданства. У него все еще не получалось жить по современному ритму, когда каждый доступен по мобильнику и решение принимаются в общем виде, а детали уточняются в процессе. Наверное, стоило бы договориться о чем-то вроде: "Давай пересечемся в центре в районе семи и посмотрим, куда завалиться", но впитанные с детства привычки победили, тем более, он был уверен, что Тошка его поймет. Поэтому они заранее договорились о времени встречи в небольшом кафе на Сумской. Антон, разумеется, опоздал, как опоздал бы на его месте любой сроднившийся со смартфоном человек. Было бы скорее странно, если бы он не опоздал, и его опоздание не вызывало беспокойства. Беспокоило другое. Как только парень открыл стеклянную дверь, стало заметно, что с ним что-то не так и Всеволод сразу насторожился. Но торопиться не следовало, и поначалу они выпили по рюмке популярной у молодежи текилы, к которой Всеволод всячески старался привыкнуть. За нового украинца текила пошла на ура и они обменялись умеренными восторгами по поводу заветной пластиковой карточки. Теперь, наконец, можно было выяснить, почему Тошка улыбается так натужно. Ходить кругами не стоило.

– Ладно, давай, колись! – потребовал Всеволод.

Тошка посмотрел на него неуверенно и открыл было рот, но Всеволод его опередил:

– Только без отмазок, ладно?

В его время говорили "маза" и имели ввиду нечто иное, но пора уже было привыкать к местному сленгу. Антон захлопнул рот, так ничего и не сказав, и задумался. Торопить его не следовало.

– Боюсь, Сева, что у предков какие-то проблемы – наконец сказал он – Точнее, у отца.

Они уже давно не только перешли на "ты", но и были предельно откровенны друг с другом. Поначалу, у Всеволода это было вынужденным, ведь иначе трудно было отвечать на многочисленные и не всегда тактичные вопросы. Но, постепенно, он привык, ну а Тошкина откровенность, вероятно, была ответной.

– Ты можешь поделиться подробностями? – осторожно спросил Всеволод.

Тошка пожал плечами:

– Я и сам ничего не знаю, мне же не рассказывают. Но я не слепой, кое-что вижу, кое-что слышу и в состоянии сложить несложный пазл. Ой, извини, Сева. Пазл, это…

– Я знаю, Антон.

Поначалу он не понимал значения многих, знакомых каждому, слов. В последние годы в самые разные языки стремительно ворвались десятки, если не сотни таких слов, в основном из английского. Поэтому, даже русский поначалу казался ему иностранным. Но ко всему привыкаешь и он уже больше не вздрагивал услышав слова "супервайзер", "дилер" или "мобила".

– Что-то нехорошее происходит. Они с мамой даже подали документы на отъезд в Израиль. Вот только мне почему-то кажется, что это бегство.

Израиль он представлял себе туманно. Наверное, казалось ему, там живут такие же мужчины в строгих черных костюмах и широкополых шляпах, как и те, что приезжают развлечься в Харьков, пользуясь дешевыми билетами и прямыми рейсами из загадочного Тель-Авива. Их всегда сопровождают женщины в старинной одежде и выводок детей всевозможных возрастов. Но какое это имеет отношение к Тошке? Правда, его девушка еврейка, но они не женаты и даже непохоже, что у них роман.

– Мой дед со стороны матери – еврей – туманно пояснил Тошка.

– И ты тоже собрался уезжать? – его голос дрогнул.

Ответа не последовало, но глаза напротив вдруг метнулись куда-то в сторону. А вот это был совершенно неожиданный удар, ведь Антон был единственным в этом мире, с кем он мог говорить откровенно. Больше не было никого, совсем никого. На угандийских юристов рассчитывать не приходилось, как и на случайных знакомых. В автосервисе были неплохие ребята, но он их боялся, опасаясь выдать себя устаревшим словесным оборотом. Тогда бы последовали нескромные вопросы, проявляющие нездоровый, даже болезненный, интерес, и пришлось бы совершенно замкнуться в себе. Удивительным было то, что от Антона он ожидал таких же вопросов и с удовольствием на них отвечал, раскрывая, к примеру, разницу между ломовой телегой и извозчичьей пролеткой. Вероятно, этому способствовала Тошкина открытость, не допускающая даже доли болезненности в его искренний интерес.