– Это еще зачем?
– Сдержаннее надо быть, лейтенант, в своих словах, и тогда никто не усомнится в состоянии твоего душевного спокойствия.
«Особист. Из-за тех слов. Видно, приложил к рапорту свое особое мнение».
– Понял, товарищ подполковник.
– Хорошо, если понял. А это тебе. Держи, – и он протянул мне темно-коричневую коробочку, которую достал из кармана.
Я взял. Открыл. На подушечке из бархата лежал орден Красного Знамени и две звездочки. Закрыл крышку и поднял на него глаза.
– Мне лейтенанта дали?
– Правильнее сказать: присвоили воинское звание.
Я криво усмехнулся:
– А почему без торжественного строя и развернутых знамен?
– Тебе это надо?
– Нет, – я подкинул в руке коробочку. – И это мне… тоже не нужно.
Мне хотелось так сказать, но я оборвал фразу на половине, потому что иначе мне назначат дополнительное обследование уже не в госпитале, а в психбольнице. Камышев только бросил на меня внимательный взгляд, но ничего говорить не стал, а вместо этого стал разворачивать сверток. Спустя минуту на табуретке, прикрытой бумагой, стояли стаканы, бутерброды с салом и колбасой, а рядом с ними краснели боками четыре крупных помидора. На кровати рядышком лежали две бутылки водки.
– Эх, соль забыл, – скользнув взглядом по помидорам, раздосадованно буркнул Камышев, распечатывая бутылку. Быстро разлил по полстакана водки. – За наших товарищей, за наших боевых друзей. За тех, кто уже не вернется, но всегда останутся в наших сердцах.
Мы выпили. Закусывать не стали, только посмотрели друг на друга, а затем отвели глаза в сторону. Командир разлил остатки водки.
– За нашу удачу, Костя.
Опрокинув стакан в рот, я только сейчас почувствовал вкус водки. Взял бутерброд. Какое-то время мы закусывали, потом Камышев сказал:
– Я новую группу принял. У них командир недавно погиб. Хорошие парни. Опытные. Через неделю уходим.
– Куда?
– Западная Украина.
– Почему не в Беларусь?
– Приказы не обсуждают.
– Там вам удача точно не помешает.
– Открывай!
Я распечатал вторую бутылку, но только разлил по половине стакана, как подполковник сказал:
– Разливай все. Награду обмоем.
Достав из коробочки орден и звездочки, я бросил их в стакан с водкой, затем опрокинул его в рот. Поставив стакан на табуретку, взял бутерброд с салом и стал медленно жевать.
Камышев выпил вслед за мной, потом впился зубами в помидор, какое-то время аппетитно его ел. Вытерев руки о газету, он как бы невзначай сказал:
– Не вижу в тебе радости, Звягинцев. Или ты не рад?
– Почему? Рад. Только устал я сильно за это время, товарищ подполковник, вот поэтому она как бы незаметна. И не столько физически, сколько душою, – оправдывался я чисто автоматически, при этом прекрасно понимая, что он мне не поверит.
В ответ Камышев криво усмехнулся:
– Вот-вот. А ты говоришь: зачем тебе обследование?
Он встал. Я вскочил за ним следом.
– На сегодня всё. Документы на тебя и направление в госпиталь лежат в канцелярии. Вопросы есть, товарищ лейтенант?
– Никак нет, товарищ подполковник.
Оказавшись в госпитале, я первым делом поинтересовался у своего лечащего врача, сколько мне предстоит лежать.
– Вы куда-то торопитесь, товарищ Звягинцев? – с легкой улыбкой поинтересовался у меня Валентин Сергеевич.
У него было лицо героя-любовника с правильными чертами лица, ухоженными усиками и аккуратной прической. Еще от него излишне сильно и резко пахло одеколоном.
– Не тороплюсь, но хотелось бы знать.
– Неделю. Потом вас осмотрит психиатр, профессор Думский, и даст свое заключение.
– А раньше он меня не может осмотреть?
– У него другое место работы и очень загруженный график работы, поэтому к нам он приезжает раз в неделю, именно для таких консультаций.
– Ясно. Еще один вопрос. У вас работает врач по имени Таня. Где ее можно найти?
– Она у нас больше не работает.
– Почему? – я настойчиво и испытующе посмотрел на доктора, которому явно не хотелось отвечать на мой вопрос.
– М-м-м… Ее отца осудили, – его глаза забегали, он не хотел встречаться со мной взглядом.
– Где она сейчас?
Валентин Сергеевич пожал плечами:
– Не интересовался. Извините, мне надо идти. Полно дел.
Спустя девять дней я покинул госпиталь с заключением военно-медицинской комиссии: здоров. Никаких отклонений не обнаружено. Годен к военной службе.
Выйдя за ворота госпиталя, я прищурился на солнце, вылезшее из-за тучи, и с удовольствием подумал о том, что у меня впереди две недели отпуска.
Читать дальше