Александр Максимов - Междумирье. Тропа

Максим плыл в серой дымке. Недвижимый и бездействующий. Его душа спала, не желая просыпаться и давать возможность жить телу. Безусловно, он угасал, капля за каплей из него уходила жизнь, приближая душу к вечному полёту или ещё к чему-то непостижимому. Струи серого дыма охватывали его душу, принявшую форму тела, и песчинка за песчинкой вытягивали жизненную силу. Но ему было всё равно: он не стремился вернуться назад. Там, в реальном мире, его не ждало ничего хорошего. Обычная серая жизнь, но это его не пугало. В конце концов, так живут все, и даже самые богатые устают от своей роскоши. Что уж ему жаловаться. Его пугало одиночество. Так получилось, что он шёл по жизни один-одинёшенек. Хотя у него и были родители, приятели и девушки, он всегда оставался один. Макс не был затворником и угрюмым бирюком – нет, напротив, он был весёлым, общительным, умел поддержать разговор, любил весёлые шумные компании. Просто сходиться близко с кем бы то ни было отчего-то не получалось. Он плохо ладил с родителями. Являясь вторым ребёнком в семье, он получил более строгое воспитание, чем первый. Знаете, так ведь часто случается. Первого рожают для себя. Балуют его, всё позволяют. А вот второго уже воспитывают, чтобы он не вырос плохим человеком. Стараются не повторять тех же ошибок.

Первого любят, а второго воспитывают. И это не может оставаться безответным. Вот и Максим к зрелому возрасту вполне сформировал своё отношение к родителям и старшему брату. И оно было далеко не тёплым и любящим. На втором курсе Макс покинул отчий дом, уйдя на самообеспечение. Хотя и не брезговал принимать помощь родителей – всё же они не были злодеями, они любили своё чадо. Просто по-своему.

Может, он это понимал, принимая помощь, а может, боялся порвать последнюю нить, связывающую его с семьёй. Разрушить мост легко, а вот построить его с нуля – задача весьма нетривиальная, требующая огромных трудозатрат, ведь сначала надо убрать обломки старого, то есть понять и простить того, с кем он тебя связывает, а также смириться с прошлым. И только потом возводить новое сооружение. Макс дураком не был, он старался поддерживать шаткий баланс семейных отношений. Но всё же его не тянуло в родное гнездо.

Девушки… Они были, но, словно сезоны года, сменяли друг друга, не оставляя в душе Макса ничего, кроме равнодушия. Ну вот не зажигали они в нём огонь страсти и любви, да что там любви, даже влюблённости… Когда его очередная пассия понимала, что она, в принципе, ему не интересна, случался очередной разрыв. Причём, заметьте, всё тихо, без скандалов. А что толку орать, портя себе нервные клетки? Ведь бесчувственному чурбану, за которого его принимали, это, по сути, до фонаря. И вот тут они были не правы. Ему не было всё равно, просто он понимал, что нет смысла в выяснениях отношений, если любви нет. Он переживал очередную неудачу, пытаясь снова и снова найти ту, которой он сможет открыть душу до конца, стать с ней самим собой.

С друзьями тоже складывалось не слишком хорошо. Так… знакомые приятели, собутыльники. А вот настоящих друзей не было. Не прибила его жизнь ни к кому, на чьё плечо можно было опереться в трудный момент.

Вот и выходило, что вроде и жил он в общем потоке бытия, не был один, а всё же возвращаться ему было некуда. Он и не возвращался, пребывая в блаженном, но смертельном сне. С каждой секундой его душа угасала, он терял себя в череде ярких картин и видений, сменяющих друг друга, при этом не повторяющихся; они дарили ему тысячи чудес, которые в то же мгновенье таяли в небытии, растворяясь дымом, тянущим его жизнь.

Но на его счастье шелест листвы, мягкий, вкрадчивый, нежный, разогнал дым, приводя Максима в сознание. Он непонимающе открыл глаза. Было серо и мрачно, над его головой висел свинцовый туман. Макс понял, что это не небо, уж больно близко от него находилась хмарь, а те движения, что происходили внутри неё, точно не были проявлением погодного явления. Макс поднялся на локтях, оглядываясь – везде та же самая странная серость. Он сел. И кожей почувствовал, как напряжение внутри непонятной субстанции возросло, она будто недовольно заворочалась. Макс посмотрел под ноги. Очень, очень бледно – зелёная трава, почти на грани цветовосприятия. Он никак не мог сообразить, где же всё-таки находится и что случилось? А дым тем временем стал сжимать свои объятья, нагоняя на пленника сон. Но тут снова раздался шелест, уже громче и уверенней. Дым отшатнулся, словно ему стало больно, а шелест стал слышаться постоянно, он не угасал порывами, а напротив, набирал силу, при этом оставаясь вкрадчивым и нежным одновременно. И тут Макс понял, что шелест – это вовсе не шелест, а женский голос. Удивительной, невыразимой красоты и притягательности голос. Он действительно был похож на шелест ветра в листве деревьев. Он завораживал, очаровывал. Макс никогда доселе не слышал такого невыразимого голоса. Он прикрыл глаза и отдался во власть мелодичных переливов девичьей речи. Говорила, несомненно, девушка, а не женщина, как он подумал сначала. В её голосе чувствовалась молодость, а не зрелость, что приходит с опытом. Макс застыл, наслаждаясь очарованием льющегося непонятно откуда монолога. Это было прекрасно! Это было чудесно и возвышенно!.. Она говорила, а он слушал… Девушка не обращалась непосредственно к нему, но сейчас это было совершенно не важно. Как не было важно, что она говорила. Он просто слушал звуки её голоса. Мягкие и нежные, будто шёпот морской волны, с непередаваемо красивым, обволакивающим придыханием. Макс млел, словно кот, которого ласковая хозяйка взяла на колени, начав нежно гладить, даря негу и теплоту.