Максим Альмукаев - Оксюморон

Ладно, подумал я, поворачивая ключ зажигания, встречу кого-нибудь спрошу, что к чему.

Въехав в городок, я остановил машину у старого приземистого строения непонятного назначения, выключил фары и вышел наружу. Вокруг царила промозглая глухая ночь. Холодный ночной ветер продувал улицу таща за собой клочья белого тумана. Я огляделся по сторонам.

Первым, что мне бросилось в глаза было полное отсутствие любого транспорта на улице. Сама же улица посреди которой я стоял надо сказать была довольно странной. С одной стороны этой улицы возвышались великолепные высокие дома глядя на которые я подумал, что, пожалуй, не так уж и плохо по всей видимости обстоят дела у нас в провинции. По крайней мере приличные средства у некоторых людей остался. Во всяком случае строить такие дома могут только люди, отнюдь не умирающие с голоду. Но с другой стороны этой улицы, униженно возвышались, простите за невольный каламбур, лачуги и землянки. Создавалось впечатление что этот город строил какой-то социолог, желавший наглядно показать скажем так, неоднородность провинциальной жизни. Но главным что в этом месте обращало на себя внимание была какая-то неестественная тишина. Она была какой-то звенящей, какой-то не натуральной. В ней вязли почти все звуки на какие только была способна окружающая меня природа. Слышны были только порывы ветра. Ничем, это место не намекало на присутствие поблизости человека. Словно это мрачное пространство было специально кем-то подготовлено для съёмок какого-то чудовищно умного, но вместе с тем тяжёлого кино. Возможно так оно и было на самом деле. Проверять это мне не хотелось совсем. Я решил переночевать в машине и подальше от этого города. Я подошёл к машине залез внутрь и завёл мотор.

Я ехал примерно ещё пол часа. Вскоре меня стало по не многу клонить в сон. Свернув с дороги, я пристроил свой Мерседес среди зарослей орешника, и откинув сидение и почти сразу заснул.

Проснувшись рано утром, я вылез из машины. Прогуливаясь по окрестным зарослям чтобы размять затёкшие за ночь члены я случайно наткнулся на чистый ручей струящийся меж камней. Присев на корточки, я умылся ощутив при этом прилив свежих сил. Которые, в прочем тут же тело попросило оплатить калориями, – я ощутил сильный голод. К сожалению, с собой у меня не было ничего съестного. А на магазин или придорожную закусочную денег не было. Я вернулся в машину и подмигнув клоуну завёл мотор.

Я провёл в пути почти весь день. Временами я останавливался если мне встречался какой-нибудь водоём, и отдыхал. За окнами Мерседеса открывался прекрасный вид: причудливо расцвеченные горы. Они были цвета лаванды и плавно перетекали в сливу с тёмно-синими как ночное небо пятнами расщелин. Вдали виднелись убегающие к горизонту волнами поля. Всё вокруг меня: горы, небо, город появившийся на горизонте было залито голубым светом сумерек. Я остановился и снова сверился с атласом. Меня ожидал очередной сюрприз. Атлас и на этот раз ничего не говорил об этом городе.

С меня хватит, подумал я убирая карту назад и поворачивая ключ. Спустя минут двадцать я свернул с автострады направо, на дорогу, которая петляя, бежала через ровные поля, мимо высоких раскидистых берёз. Деревья от чего-то показались мне какими-то особенно древними и печальными.

Я так залюбовался природой что чуть не сбил высокого светловолосого парня который стоял посреди дороги. Это был первый человек которого я встретил на этой дороге. Это обстоятельство меня несколько обрадовало. В конце концов мне нужно было наводить порядок с маршрутом.

Одет он был свитер крупной вязки, что несколько не гармонировало с погодой и полосатые штаны заправленные в красные кожаные сапожки очень не дурной работы. Но вот что-то в лице, вернее даже не в самом лице, а его выражении настораживало меня. Какое-то не наше это было лицо. Или точнее говоря, избыточно наше. Такие лица хорошо изображать на плакатах националистических партий или рекламе конфет «Былина» или там какой-нибудь “Красный богатырь” одним словом там, где нужны очень русские типажи. Однако в остальном это был самый обычный русский парень. На вид ему можно было дать лет двадцать или около того. Чуть курносый нос, широко расставленные большие голубые как детство глаза. Вихрастый светло русый чуб больше походивший на оселедец лихо свешивался на не испорченный глубокими морщинами лоб. Бычья шея говорила о его не дюжей силе. Одним словом, если не придираться к мелочам это был обычный молодой парень, наверняка не так давно вернувшийся со службы и возможно успевший жениться и обзавестись детьми. Но держался он словно верховный жрец которому в свой час предначертано доложить грозным гласом всем смертным о наступающем конце концов