Максим Альмукаев - Оксюморон

Вскоре до моего слуха донёсся звук открываемой двери. Открыв глаза, я увидел идущего к моей скамейке широкоплечего коротко подстриженного мужичка, примерно моих лет, с серьёзным, волевым лицом, в приличном, хотя и немного потёртом костюме. По виду это был один из тех горемык, кого сбило с вершины с трудом обретённого благосостояния немилосердным ураганом разразившегося финансового кризиса. Однако, падая с высот своего материального благополучия этот человек, судя по всему, успел прихватить с собою в низ множество полезных вещей. Сначала я подумал, что он пройдёт мимо того места где сидел я, но я ошибся. Мужик направлялся ко мне. Наверное, какая-нибудь не в меру впечатлительная старушка, увидев меня пьющим пиво решила, что это бомж, которого нужно прогнать и пожаловалась своему сыну, думал я, внутренне уже попрощавшись с мечтой в тишине в дали от шума отдохнуть с бутылкой пива и привести свои мысли в порядок. Чем ближе приближался ко мне мужичок, тем меньше у меня глядя на его взгляд оставалось иллюзий по поводу его целей относительно меня.

– Слушай, мужик – обратился он ко мне приблизившись, и тут я понял, что он сильно пьян, – ты это хм…, подраться не хочешь?

– Что? – Я из всех сил попытался изобразить на своём лице не понимание.

Как оказалось, это совсем не просто, особенно когда ты всё понял.

– Подраться не хочешь? – повторил мужик.

Я недоумённо пожал плечами. Наверное, мне следовало сказать в тот миг, что-то приличествующее ситуации, но я промолчал. К такому повороту я не был готов. Я конечно всё понимаю, силе не престало быть бесхозной, но зачем же так в лоб.

Немного помолчав мужик продолжил:

– Понимаешь, я в десантуре в своё время служил, дружок армейский ко мне из Сибири в гости приезжал. Всю ночь с ним службу вспоминали, утром он уехал, а я вот остался. Ну так как там на счёт подраться?

Я решил обойтись дипломатичными методами:

– Я драться вообще то не очень люблю, хотя и тоже служил в десантных войсках…

– О, так ты тоже десантура значит! – осклабился мужичок.

Я кивнул.

– Где служил?

– В Рязани – ответил я.

– Ни фига себе! А годы?

– Девяносто три – девяносто пять – ответил я.

– Эх, немного разминулись, – сказал с сожалением мужичок с таким видом словно у него только что не совпал последний номер в лотерейном билете. – я вот в восемьдесят девятом демобилизовался.

Какое-то время он смотрел на меня то узнавая меня, то нет, его глаза карабкались к разуму, чтобы понять, что происходит. Потом он сузил глаза и поднял подбородок по всей видимости полагая, что так его лицо примет гордое выражение. Но поняв всю тщетность своих попыток он расслабил мышцы лица. И оно стало таким, каким и должно быть лицо среднего российского мужика: а именно в меру твёрдым, в меру уставшим, в меру глупым и в исключительных случаях в меру бритым. Но на этом метаморфозы не кончились так как спустя мгновение, внезапно он, ты не поверишь мне читатель, расплакался совсем как ребёнок. Признаюсь, я сначала даже опешил. Вот и приехали, подумал я, вот тебе и десантура. Передо мной стоял самый настоящий человек-водопад и не больше не меньше. Я часто видел, как тихо плачут мужчины. Как бы про себя. Этот плакал в слух. Он просто-таки рыдал навзрыд. Успокоившись немного он посмотрел на меня мокрыми почти детскими глазами и предложил:

– Ну если подраться не судьба, так давай хоть напьёмся. Сегодня можно и даже нужно. Выпить то со мной я надеюсь ты не откажешься? – спросил он.

По его прищуренному взгляду я понял, что мой лимит по отказам уже выбран до чиста и обречённо согласился. Мужик вытащил из внутреннего кармана пиджака маленькую красивую фляжку и потряс её поднеся к уху. Фляжка оказалась пустой.

– Ладно – улыбнулся мужик, подмигнув мне засовывая флягу обратно, – не боись братуха, я угощаю, идём в кабак, – с этими словами он снова подмигнув мне сунул руку в карман брюк и высунул смятую тысячную купюру, – десантура сегодня гуляет.

Мы вместе направились в местный кабак. По дороге мы познакомились и разговорились. Я вкратце рассказал ему свою историю, он поделился, в прочем, тоже вкратце, своей. Мужика звали Василием, он недавно вернулся из длительной командировки. Теперь он банально пропивал оставшиеся после поездки деньги.

Заведение, куда мы пришли с Василием, носило странное название “Борей” и размещался в подвале огромного старого дома. Несмотря на всю невзрачность обстановки, дела в этом злачном вертепе, судя по царящей вокруг деловитой суете, шли неплохо. Возможно финансовый кризис сюда заглянуть побрезговал, или на кухне трудились за тарелку супа гастарбайтеры, у которых дальновидные хозяева заведения предварительно изъяли паспорта, и которым о кризисе знать было просто на просто не зачем. Так или иначе бушующий на поверхности сокрушительный ураган кризиса оказался бессильным перед тщедушным “Бореем”, царящим в одном из московских подвалов. Несколько граждан восточной национальности на языке своего народа о чём-то усиленно говорили, при этом энергично размахивая руками. Судя по интонациям и голосам, переходящим временами на визжащий фальцет, можно было сделать вывод, что они чем-то несказанно встревожены и даже напуганы. Но внезапно раздавался разряжающий обстановку взрыв громкого смеха. Миловидная официантка в белом передничке, метавшаяся с подносом от столика к столику, имела такой озабоченный вид, что глядя на неё можно было подумать, что одна лишь её воля не позволяет этому заведению рассыпаться, разориться и исчезнуть навсегда. В другом конце зала имелось небольшое пространство, выделенное для танцев, границы которого проходили по всей видимости только в пьяном сознании нескольких подвыпивших подростков и извивающихся как кобры под флейту факира девиц. А поскольку сознание вышеупомянутых субъектов было уже растревожено алкогольными парами, то время от времени кто-нибудь из этой компании пускался в пляс между столами. В прочем танцами те телодвижения, которые производила компания назвать можно было только пребывая в той же степени опьянения что и выше упомянутые молодые люди.