Марина Хеллсинг - Темный менестрель (СИ)

Я жил с Финродом в Нарготронде, мост через реку был всегда поднят, ибо даже я боялся, что Феаноринги захотят использовать крепость в своих целях. И они действительно пришли, но Келегорм и мой отец Куруфин поклялись в верности Финроду. Шли годы, я весело и полезно проводил время с отцом, продолжал учиться у него кузнечному делу, и постигал мастерство иллюзий, когда произошло это: — Я Берен, сын Барахира, друга Фелагунда. Отведите меня к королю! Человек стоял перед караульной башней и махал перстнем Финрода, Лишь поэтому охотники его пока не пристрелили, а вместо этого взяли в кольцо и приказали остановиться. Однако, едва разглядев кольцо получше, они склонились перед Береном, несмотря на то, что тот был с ног до головы покрыт дорожной грязью и выглядел хуже некуда. Затем его повели на северо-запад, путешествуя по ночам в тех случаях, когда требовалось соблюдать особую осторожность. Как я и говорил в те времена через поток Нарога перед вратами Нарготронда не было ни моста, ни переправы, лишь чуть дальше к северу, где в реку впадал Гинглит, она была не так глубока, и на ту сторону можно было перейти вброд. Затем эльфы, сопровождавшие Берена, свернули на юг и при свете луны привели его, наконец, к вратам своего скрытого дворца. Так Берен предстал перед королем Финродом Фелагундом, тому даже не потребовалось осматривать кольцо, чтобы признать в нем родича Беора и Барахира. Его давних знакомых, которым он обещал помочь в час нужды. Они устроились за закрытыми дверями, и Берен поведал королю о смерти Барахира от рук Саурона и обо всем, что приключилось с ним самим в Дориате; при воспоминании о Лютиен (его прекрасной Тинувиэль) и пережитом ими счастье на глаза его навернулись слезы. Я естественно грел ушки рядом. Пусть я и не ребенок больше, но являюсь относительно молодым и любопытным эльфом и привык развлекать себя в перерывах между уроками кузнечества, теорией магии и... слежкой. М-да. Ну и ситуевина, человек влюбился в эльфийку, та полюбила его в ответ, а папаша против, ведь она станет человеком и умрет от старости. Ведь если после смерти эльфы и люди идут разными дорогами и никогда не пересекаются . Учитывая что Тингол правит Дориатом, то его возможности... И вот человека просят принести сильмарил из короны Моргота... Мужик, ты не к тем эльфам пришел по этому вопросу, прости, но тебе хана... Фелагунд слушал рассказ с изумлением и беспокойством, он понял, что принесенная им клятва вернулась, чтобы принести ему смерть. И тогда он с тяжелым сердцем сказал Берену: — Совершенно ясно, что Тингол желает твоей смерти, однако сдается мне, что твой рок не подвластен его замыслам, и что клятва Феанора вновь принялась за свое разрушительное дело. Сильмарили прокляты клятвой ненависти, и даже тот, кто осмелится всего лишь высказать желание обладать ими, пробуждает ото сна великие силы. Сыновья Феанора скорее сравняют с землей все эльфийские королевства, нежели позволят кому-либо другому обладать сильмарилем, ибо их ведет данная ими клятва. Келегорм с Куруфином ныне обитают в моих чертогах и несмотря на то что король здесь я, сын Финарфина, они все же обладают в моем царстве немалой властью и привели сюда множество своих подданных. До сих пор они честно доказывали свою лояльность мне, но боюсь, что к тебе они отнесутся безо всякого снисхождения, если прознают о цели твоего путешествия. Меня же держит моя собственная клятва; таким образом, мы все попались в эти сети. А! Я понял... Мда-с, это что ж, он уже на смерть, всех повести собрался? Вероятно. Король обратился к своему народу, напомнив о подвигах Барахира и о своей клятве, после чего провозгласил, что его первейшая обязанность — помочь сыну Барахира в час нужды, и обратился за помощью к своим военачальникам. Тогда из толпы поднялась голова Келегорма, который выхватил меч со словами: — Будь он другом или врагом, демоном Моргота, эльфом или человеческим сыном, или любым другим существом Арды — никакой закон, привязанность, легионы ада, воинства Валар или колдовские силы не защитят его от ненависти сынов Феанора, ежели он осмелится добыть сильмарил и оставить его у себя. Ибо сильмарили принадлежат лишь нам, и быть посему до скончания времен! И многое еще он сказал тогда, не ведая устали и нехватки слов, как прежде говорил его отец в Тирионе, разжигая в сердцах нолдоров мятежный пожар. А после Келегорма заговорил мой отец, не так громко, но с не меньшей силой убеждения, вызывая в умах эльфов видения войны и разрушения Нарготронда. И такой великий страх посеял он в их сердцах, что до самого пришествия Турина ни один нарготрондец не решался вступить в открытый бой. Вместо этого они подкрадывались или нападали на странников из засады, пользуясь колдовством и отравленными наконечниками стрел и дротиков, и забывая при этом даже о кровном родстве. Теперь же в толпе слышались перешептывания, смысл которого сводился к тому, что Финрод сын Финарфина — не Валар, чтобы командовать ими, и они отвернулись от него. Не собираясь идти и выполнять клятву, данную какому-то уже умершему человеку. Однако проклятье Мандоса настигло братьев, и завладели ими темные мысли послать Фелагунда одного на верную смерть а затем, возможно, узурпировать его власть в Нарготронде. Ведь они, как-никак, происходили из старейшего рода правителей Нолдор. Фелагунд, видя, что его все предали, сорвал с головы серебряный венец повелителя Нарготронда и бросил его наземь со словами: — Вы можете нарушить свои клятвы верности мне, но свою я непременно исполню. Однако если есть среди присутствующих те, на кого еще не пала тень нашего проклятия, пускай за мной последуют хотя бы они, чтобы мне не пришлось покидать двор, словно изгнаннику, которого вышвырнули за двери. Десять эльфов встали на его сторону, главный из них, чье имя было Эдрахиль, наклонился и поднял венец, после чего спросил, кого король желает назначить наместником на время своего отсутствия: — Ибо ты по-прежнему наш король, и их тоже, — сказал он. — Что бы ни случилось. Тогда Фелагунд отдал корону Нарготронда своему брату Ородрету, чтобы тот правил вместо него. Келегорм с Куруфином ничего на это не сказали, однако я заметил что из королевских палат они вышли, усмехаясь.