Валерий Пылаев - Горчаков. Лицеист

Но на самом деле я еще как, блин, обращал!

Похоже, Источник закачал в меня магии по самое не балуй, и теперь восстановившееся молодое тело отчаянно требовало избавиться от излишков сил понятным, приятным и, что самое важное, доступным способом.

Стоит протянуть руки – и Танины прелести сами с готовностью пристроятся в ладони. Для эффектной и не слишком обремененной моралью девушки из простой семьи один только факт… внимания дворянина – уже золотой билет в лучшую жизнь. А за шанс забеременеть она сама стащит с меня больничную робу, если я хотя бы намекну. И ее не остановит ни мой нежный возраст – я был на три-четыре года моложе ее самой, – ни уж тем более робкие попытки сопротивления.

У-у-у, зараза, хороша… Так и ходит, крутит… этой самой. А если все-таки?..

Нет. Нельзя! И так вляпался по самые уши.

Я шумно выдохнул и обеими руками вцепился в «Историю государства Российского», будто томик в потертом кожаном переплете как-то мог спасти меня от греховных мыслей.

И только когда цокот Таниных каблучков стих вдалеке за дверью, позволил себе подняться, засунуть ноги в тапки и прогуляться до окна. Там почти ничего не изменилось: все те же здоровенные вывески на домах в просветах деревьев, ограда, газон и асфальт вдоль здания.

Добавилась только одна деталь: черная «Волга» с затемненными стеклами, припаркованная чуть ли не напротив центрального входа в больницу. Не двадцать пятая спортивная модель – вроде той, что я размотал о столб, – а предыдущая, двадцать четвертая. И что-то подсказывало, что передо мной не обычная «баржа», а ее сестра-близнец с восьмицилиндровым двигателем от «Чайки» вдвое мощнее обычного.

Костя говорил, что такие почти невозможно купить: эти машины начали делать специально для Третьего отделения Собственной Ее Величества канцелярии всего года полтора назад, и даже столичной полиции они доставались редко. Но если так…

Мои размышления прервал резкий звук. Сначала я подумал, что это ожил мотор «Волги», – но нет. Низкий раскатистый рев донесся с проспекта и с каждым мгновением становился все ближе. Казалось, водитель с трудом сдерживает рвущиеся на волю лошадиные силы, заставляя машину неторопливо ползти по асфальтовой дорожке к белым колоннам больницы.

– «Понтиак ГТО», американец, – пробормотал я, – шестьдесят пятого года…

Его сиятельство князь Воронцов все-таки решил почтить меня своим визитом.

Даже рядом с заряженной «баржей» «Понтиак» смотрелся… внушительно. Стальной монстр, блистающий в вечернем полумраке хромом и темно-синим глянцем, с вытянутым капотом, под которым скрывался целый табун лошадей. Двухдверный американец стоил астрономических денег – даже для наследника богатого княжеского рода, и Воронцов следил за любимой игрушкой. Отгонял мыть каждый день, а то и не по разу…

Один взгляд на машину, которая едва меня не угробила, всколыхнул что-то внутри. Я будто снова увидел мелькающие по сторонам дома и стрелку спидометра, перевалившую за отметку сто двадцать. Снова почувствовал предвкушение, радость победы – а потом удар, рванувшееся из рук ребристое колесо руля, грохот, боль…

Удар? Нет, все-таки два… Черт!

Фонарный столб распорол капот отцовской «Волги» чуть ли до самой кабины – но перед этим что-то толкнулось в дверь с моей стороны. Машина Воронцова едва ли не вдвое мощнее, он на пять лет старше меня и водит лучше – но ту гонку засранец проигрывал.

– Вот скотина… – прошипел я сквозь зубы.

Вытряхнуть из мешка и натянуть на себя ботинки с круглыми носами, узкие серые брюки и рубашку было делом пары минут. В голове еще немного шумело, руки и ноги двигались не без труда, однако я не собирался встречать Воронцова на больничной койке… и уж тем более в халате.

Ни в коридоре, ни на лестнице мне никто не встретился. Даже Таня куда-то подевалась. То ли я вообще оказался единственным пациентом в этом крыле, то ли просто разминулся с остальными. И хорошо – вряд ли кто-то из персонала посмел бы остановить рвущегося на первый этаж дворянина, хотя подобное указание от Ольги Михайловны у них наверняка имелось. Уже выходя в центральную залу, я заметил, что всю дорогу сжимал кулаки.

Зачем, интересно? Собираюсь бить Воронцова? Взрослого Одаренного, первого и единственного сына в семье? Ну-ну…

– Ваше сиятельство, – пробормотал дедок-вахтер в непонятного цвета ливрее, поднимаясь мне навстречу, – не велели же…

– Потом! – рявкнул я.