Александр Харников - Балтийская рапсодия

капитан медицинской службы

– Это и есть Хельсинки? – спросила я с удивлением, разглядывая из предложенной мне подзорной трубы небольшой городок чуть поодаль от Свеаборга. В дальнем углу видны какие-то купола, а все остальное – так, одноэтажная застройка, словно какой-нибудь Вышний Волочок.

– Не Хельсинки, а Гельсингфорс, – рассмеялся капитан Степаненко. – И центр у него был построен уже тогда, в питерском стиле. Но в остальном это местечковая столица захудалой окраины Российской империи. И никакого «финского дизайна», Леночка, ты там не увидишь.

– Жаль, Олег Дмитриевич, – вздохнула я. – Мне всегда нравились Алвар Аалто и прочие Сааринены. И я так надеялась посмотреть их творения… Но, увы, это все осталось там, в будущем.

– Да уж, – Олег Дмитриевич вдруг стал серьезным и печальным. Ведь у него и у меня там остались семьи. И он, и я души в них не чаяли, и за время моей службы на «Смольном» я успела сдружиться с его женой, которую, как ни странно, звали так же, как и меня – Елена Викторовна. Вот только детей у них не было – не дал Господь, как ни старались.

– Ладно, Леночка, мне пора. Прием у самого императора, представь себе. А я ни ступить, ни молвить не умею в компании августейших особ. Ну, да ладно, прорвемся, где наша ни пропадала. Не скучай тут без меня!

– Да у меня и времени-то нет скучать, – улыбнулась я, возвращая бинокль командиру «Смольного». – Вчера еще пару пациентов привезли. В том числе и одну американку. Всего хорошего, Олег Дмитриевич.

И только я собралась вернуться в свое «королевство», как вдруг обратила внимание на катер, на всех парах идущий к «Смольному». Присмотревшись, я разглядела долговязую фигуру Коли Домбровского. И через пару минут он уже целовал меня в щеку.

– Леночка, ты, как всегда, божественно красива!

Я засмеялась.

– Не надоело делать комплименты женщине, которая тебе в матери годится?

– Так уж и в матери. Какая у нас разница – два-три года?

– Чуть поболее. Да и, как ты сам знаешь, женщинам не задают такие вопросы. Ладно, скажи лучше сразу, чего надо.

На самом деле, конечно, я была его старше всего на четыре года, но он мне очень напоминал моего Коленьку, которому сейчас там всего лишь восемь лет. Воистину многие мужчины так и остаются мальчишками. Не все, конечно, мой Петя – совсем другое дело, но очень и очень многие.

– Лен, мне передали с «Королева», что к тебе привезли Мейбел Катберт, – произнес Николай, смущенно отводя взгляд.

– Привезли… Я ее еще не видела, она Юре досталась. Пришлось руку ей загипсовать.

– Можно мне к ней? – Николай покраснел, как школьник, которого похвалил строгий учитель.

– Видишь ли… Вот какое дело, – мне очень не хотелось говорить с Колей на эту тему. – Она Юру попросила, чтобы тебя ни под каким соусом к ней не пускали. Именно тебя.

Лицо Николая изменилось, веки его чуть задрожали, как у моего Кольки, когда он пытается сдержаться, чтобы не заплакать. Да, похоже, влюбился молодой человек… Невзирая на укольчик ревности – когда он узнал, что я замужем, он успокоился мгновенно, – я сжалилась над ним и предложила:

– Ладно, если хочешь, передам ей от тебя записку. Может, передумает…

Он достал из своей сумки блокнот, начал чего-то писать, вырвал листок, скомкал, начал писать вторую записку, третью… Потом жалобно посмотрел на меня и уныло промямлил:

– Бесполезно все это, она даже читать не будет. А главное, я даже не знаю, в чем я виноват!

– «Молчи, устал я слушать. Досуг мне разбирать грехи твои, щенок», – процитировала я. И когда он удивленно на меня уставился, добавила: – Похоже, не учили тебя в твоей Америке басням Крылова. И чтоб ты знал: для нас, женщин, часто не важно, в чем именно мужчина виноват – «ты виноват уж тем, что хочется мне кушать». Часто, кстати, буквально.

Посмотрев на него и увидев, что у бедного мальчика уже предательски заблестели глаза, я сжалилась и прервала свой поток красноречия:

– Ладно, давай сделаем так. Поговорю я с ней, узнаю, в чем дело. Только вот еще что. Я тут краем уха услышала разговор двух девиц из ваших, телевизионщиц, про то, что ты с Машей провел бурную ночь. Это правда?

– Ночевали в одном кубрике – иначе просто места не было. На разных кроватях. И никакого hanky-panky, – этого слова я не знала, но сразу поняла, о чем он говорит, – у нас не было, поверь мне.

– Да верю я, верю, – устало сказала я. – Я и тебя знаю, и ее – ее даже лучше, чем тебя. Ни она мужу не изменит, ни ты к замужней не полезешь. Как ко мне тогда перестал клинья подбивать. Верно ведь?