Марианна Красовская - Вы попали, Ваше Высочество

Элисандра лежала в постели: вполне себе прилично выглядевшая. Горничные (а может, и фрейлины) переодели ее в батистовую сорочку и кружевной пеньюар. В пене белоснежного постельного белья она выглядела даже румяной. Золотые локоны разметались по подушке. Темные ресницы отбрасывают тень на щёки. Полная грудь мерно вздымается. Красавица она, говорят, в мать пошла – что внешностью, что разумом. И ничего, король свою не слишком умную жену, я слышала, просто обожал. Может, и Элисандру с ее птичьими мозгами кто-то бы полюбил. А теперь вовсе непонятно, что будет дальше.

Скрипнула тяжелая дверь, и я выпрямилась в кресле, заморгав. Оказывается, уже стемнело, в комнате царил полумрак, а я даже не удосужилась зажечь свечи, погрузившись в нерадостные раздумья.

– Что вы здесь делаете, леди Лорье? – раздался удивленный голос короля. – И где все остальные красотки?

– Ваше величество! – я вскочила, наступила себе на подол и едва не упала к его ногам. – Простите, простите!

Король выглядел неважно. Немолодой уже мужчина сегодня, казалось, состарился на добрый десяток лет. Под глазами залегли темные тени. Вокруг тонких губ – скорбные складки. Одет небрежно, по-домашнему – в бархатный халат, из-под которого виднеются далеко не парадные брюки. Он и раньше не казался мне красавцем: весь длинный – руки, ноги, шея, нос, да еще любивший узкие брюки и большие воротники. Похож на птицу марабу с картинки в книге про жаркие страны.

А ведь в то время, как я сижу и жалею себя, у его величества едва не погибла единственная дочь! Впрочем, что значит – едва?

– Ваше величество, вы ели? – вырвалось у меня. Судя по его отчаянной худобе, питался король крайне нерегулярно. – Садитесь, я распоряжусь, чтобы вам принесли ужин.

– А вы, леди Лорье? Насколько я понимаю, вы здесь сидите весь вечер? Пусть несут на двоих.

Я кивнула, отворачиваясь, чтобы не видеть, как мужчина склоняется над Элисандрой, вглядываясь в ее лицо. Глаза отчего-то защипало.

Когда я вернулась с подносом, здраво рассудив, что нечего пускать посторонних в спальню, он уже дремал в кресле. На столике и камине ярко горели свечи. Принцесса по-прежнему пребывала в “спячке”. А что, если она и вовсе не очнется? Никогда?

Если бы меня видела матушка – боюсь, ее бы посетили совершенно немыслимые идеи. Ее дочь ужинает с самим Вилбертом II! Клянусь, моя неугомонная родительница немедля бы решила, что у его величества ко мне греховные чувства и безудержные любовные позывы. И она непременно попыталась бы… Брр! Даже думать об этом не хочу!

Но факт остается фактом: в тяжелом молчании мы ковырялись в весьма неплохо прожаренном куске мяса с брусничным соусом и гарниром из моркови и горошка, запивая ужин великолепным вином. Было, наверное, даже вкусно. Не поняла – слишком уж неловко мне было. Мысли только о том, чтобы выглядеть изящно и непринужденно, не ронять пищу обратно в тарелку и, упаси боги, не капнуть соусом на подол. Это был бы позор невероятный! Подобное в столь высшем обществе недопустимо совершенно.

А ведь я буду рассказывать про этот вечер своим внукам! Леди Лорье, его величество… свечи… хрустальные бокалы, наполненные рубиновым вином… Полумертвая принцесса на постели… Брр! Это будет очень страшная сказка перед сном!

Когда король вытер губы салфеткой, я выдохнула с облегчением. Испытание пройдено, все живы… ну, почти все. Ни одна фрейлина не пострадала.

– Идите спать, леди Лорье, – устало предложил его величество. – Я сегодня побуду здесь.

– О нет, – запротестовала я. – Я останусь! Я… просто не смогу уснуть все равно. А вы идите, прилягте. Я обязательно позову лекаря и пошлю за вами лакея, если что-то изменится. У вас, наверняка, гораздо больше дел, чем у простой фрейлины.

– Пожалуй, вы правы. Так и сделаю. Спасибо вам.

Вилберт II еще раз взглянул на дочь, дотронулся до ее пальцев, отвернулся и стремительно вышел. Не думаю, что он будет спать этой ночью. Судя по тому, что в часовне Двуликих сияли окна – он собирается провести ночь в молитвах.

Я потушила свечи, не в силах глядеть на пламя. Глаза невольно закрывались, от обильного ужина клонило в сон. Я боялась, что усну – а какая-то из свечей упадет, и будет пожар. Такое бывало на моей памяти не раз и не два. С сомнением покосилась на широкую постель. Она так и манила. Полупрозрачный балдахин с золотыми кисточками заманчиво колыхался – окна по летнему времени были открыты настежь.