Георгий Крол - Корректировщик. Блицкрига не будет!

Вот вам пример. Сейчас в Финской компании испытывается автоматический гранатомёт конструктора Таубина «АГ-2». Выявленные недостатки легко устранимы. Однако миномётчики очень обеспокоены, что это помешает их работе, и всячески дискредитируют идею. Перспективное оружие будет забыто на 40 лет. И хотя конструктор продолжил работать над другими видами вооружения и даже, кажется, был награждён, в мае 1941 года его арестовали. В качестве обвинений – расточительство, срыв сроков разработок, тот же АГ-2. В сентябре 1941 года, в самое страшное для страны время, его расстреляли.

Из-за такого подхода к следственной работе к началу войны было расстреляно или отправлено рубить лес очень много способных, образованных и имеющих опыт инженеров, конструкторов и военных. К началу войны армия оказалась не готова. Командирам не хватало опыта или знаний, или и того и другого. Ну и накомандовали. В течение первого дня войны фашисты продвигались вглубь страны на расстояния от 15 до 60 километров. А к 26 июня были потеряны многие города, включая Гродно.

В кабинете снова повисла тишина. Сталин, понемногу краснея, смотрел то на меня, то на Берию. Главный чекист смотрел только на меня. Следовало что-то говорить, и я продолжил:

– И ещё. Огромную отрицательную роль сыграла отмена партмаксимума. Если до того на руководящие посты шли люди более-менее убеждённые, знающие, что ответственность высока, а материально это не слишком выгодно, то после… Во власть косяком пошли люди, готовые рискнуть многим ради построения коммунизма – для себя лично. Им плевать на страну, им плевать на народ. Их вера – деньги, их цель – приобретение. Разрешение иметь больше, чем положено простому гражданину, привело к тому, что в 70-х годах не было или почти не было честных чиновников. Воровали, брали взятки, занимались подлогами. Лишь бы иметь дом побольше, машину получше, украшения побогаче.

– А как же НКВД?

Этот вопрос задал Берия. Он по-прежнему смотрел только на меня, и глаза за стёклами очков были, нет, не бешеные. Просто обладали всеми свойствами лазерного луча. Ещё немного, и меня прожжёт насквозь. Но вопрос задан…

– Многие старые, убеждённые чекисты за время чисток были уничтожены или выброшены из органов. Большинство же тех, кто пришёл им на смену, любили только власть. Власть над людьми, над жизнью и смертью других. Власть не ради истины или веры, а ради самой власти. Долго ли они продержались, поняв, что в качестве приложения можно получить ещё и красивую жизнь?

– Страшно! – сказал Сталин глухо. – Мы строили совсем другой мир, этого не может быть. Это ЛОЖЬ!

Он яростно ткнул трубкой в мою сторону, уже почти крича.

Ничего у меня не вышло, всё впустую. Мне не поверили. Не хотят поверить, что нарисованная в их воображении красивая картинка – не красивая. Что всё не так, как им хочется. А значит, мне крышка. И раз так, то и терять мне нечего. На душе стало легко. Как при первом прыжке, в первую секунду полёта, когда пути назад уже нет, и страх и восторг слиты воедино.

– Так в чём проблема, товарищ Сталин? Вы считаете, что я напросился сюда, чтобы рассказать страшную, лживую и глупую сказочку? Напросился, зная, что одного вашего слова хватит, чтоб меня шлёпнули в ближайшем чулане? Что ж, милости прошу. Приказывайте. Я не знаю, что произойдёт. Может, я умру здесь и вернусь в своё время. Может, погибну окончательно. Не знаю. Но я готов рискнуть. Я уверен, что даже если я исчезну, вы запомните эту встречу. И что-то может измениться. И, возможно, эхо докатится и до моего времени.

Верховный смотрел на меня, а вот Берия смотрел на Верховного. Странно так смотрел. Словно и хочет, чтобы тот отдал приказ, и не хочет. А Сталин смотрел и постепенно загонял куда-то внутрь свою злость и неприятие моих слов и меня. Всё так же глухо он сказал:

– Товарищ Власик, обеспечьте товарищу место проживания, где-нибудь с вашими людьми. Пусть пока займётся их физическим обучением. Документов у него нет, так что поставьте на временное довольствие. К нам никого не пускать.

Меня «вышли» за 30 секунд, не больше. Одеваться пришлось уже на пути к машине, что было очень вовремя. Только на улице я понял, что от спокойствия, выдержки и сил вообще остался пшик. От меня шёл пар, и внешние -40 градусов пришлись вельми кстати. Ехали мы часа полтора и приехали в странное общежитие. Во-первых, находящееся в глухо закрытом дворе. Во-вторых, с часовыми у ворот. Ну и в-третьих. Собственно жилья там было человек на тридцать, плюс-минус допуски. Остальное – службы.