Виталий Храмов - Сегодня - позавчера (СИ)

- А ты по-русски-то умеешь писать?

- Я закончил полную высшую школу. Все одиннадцать лет учился.

Он был горд собой. Тут не гордиться, а плакать надо!

- Вот и пиши. По-русски пиши. Листы там я видел, ручки тоже. Всё, что мне рассказал - пиши.

Я спрыгнул и закурил с горя. Шёл я рядом с повозкой - ходьба пешком мне всегда помогала успокоиться и "дефрагментировать" мысли, навести в голове порядок. Я поравнялся с осунувшимся Антипом.

- Вить, - тихо позвал он меня, - неужели это правда?

- Может быть, Оскальдыч, может быть.

- Но, это же ужасно!

- Согласен, брат, ужасно.

Тут я понял, что если на меня, видевшего иную Реальность, рассказ Я-2 произвёл такое впечатление, то у местных - вообще разрыв мозга. Так они и руки опустят.

- Понимаешь, брат, будущее оно же не постоянно. Оно вариативно.

- Не понял я тебя, Витя, - честно признался Антип.

- Каждую секунду, каждое наше действие, каждый поступок или отсутствие поступка влияет на будущее. Например, этот насильник сказал, что генерал Жуков погиб.

- А кто такой Жуков? Это тот, что японцев побил?

- Тот самый. Жуков этот никогда не терял самообладания. Он чересчур самолюбив, жесток и своеволен для этого. Вот представь - нет Жукова, немец ударил, прорвал оборону, нарушил связь и управление, как обычно. Наше командование растерялось. На сутки, не более, но растерялось. А потом стало спасать войска, отводя дивизии для выравнивания фронта. Вот за Москвой и выровняли. А немец в московских узких кривых улочках застрял. А теперь представь, не исчез Жуков. Немец прорвался. Но, он не растерялся - для него это не впервой за эту войну, да и за прошлую, хотя всё засекретили.

- А ты откуда знаешь, если засекретили?

- Я знаю людей. И в драке не раз бит. Если неожиданно ударить в слабом месте большими силами - прорыва не избежать. И это есть и будет всегда. Не отвлекай. Так вот, Жуков не растерялся и приказал окружённым войскам не прорываться к своим, а встать намертво и лечь, где были. Маневрировать, но не бросать тяжёлое вооружение. Он пожертвовал сотнями тысяч бойцов и командиров, целыми армиями. Это жестоко. Бесчеловечно. Но! Прорыв обороны ничего врагу не дал. Пехота их по грязи не успевала подтягиваться за танками, а танки не могли оторваться от наших частей, вцепившихся в них, повисших на них, как собаки виснут на медведе, пока не задавят. А танки без пехотного и воздушного прикрытия - мишень. Ты видел это там, у моста и полустанка.

- Это да! Славно мы их расчекрыжили.

- Темп наступления немцев упал, а там дожди, слякоть, грязь. С дорог не сойдёшь, а дороги можно перекрыть даже небольшими силами. Наш батальон новобранцев на двое суток блокировал переправу танкового корпуса и вывел из строя больше батальона танков. А на хвосте корпуса висели, умирая, наши окруженцы. Поэтому он выходил к мосту потрёпанными кусками. Из боя - прямо на нас, опять в бой. Надолго их хватит? А там, перед Москвой, готовиться новая линия обороны, подвозятся свежие части. Москву не сдадим. А в годовщину Октября по Красной Площади пройдёт парад. Жертвы не будут напрасными.

- Хорошо бы.

- Так и будет. Я в это верю. И ты верь. И мы победим. А лет через двадцать в космос полетит русский пилот с каким-нибудь обычным русским именем и героической летающей фамилией. Юра Гагарин, например. Или Коля Воробьёв.

Я-2 рассмеялся:

- Циалковского вы начитались, господин офицер!

- Заткнись, пока зубы целые. Жопе слова не давали. Тебе задание было писать, а не трендеть. Ещё слово скажешь - рот зашью, как прохудившийся сапог. Понял?

Тот молча кивнул. Я был в ярости.

- Ну, - прорычал я Антипу, - ты кому веришь, мне или ему?

- Тебе хочу верить. А он оттуда.

- Тьфу, чума на твою старую, бестолковую башку. Будущее не определено.

- Кроме влияния личности на ход истории, - встрял Я-2, - есть объективные неизменные предпосылки и...

Я ударил его по губам сапогом прямо с земли. А что, зря разве я боем ногами владею? Заткнул я его основательно.

- Объективные предпосылки иногда сталкиваются и приходят в неустойчивое равновесие. И в такие моменты и меняются судьбы народов и человечества.

А про себя подумал: "Вот почему судьбоносным переломом в войне Сталин и Жуков считали не Сталинград и Курск, а Москву. Им изнутри чувствовалось это. И эта же "точка бифуркации" парализовала волю других, менее волевых личностей. А после нашего контрудара подобная апатия парализованной воли овладела немецкими генералами. Ага, а такое уже было! Участники Цусимского сражения описывали сходные ощущения. Но не было среди них Судьбоборцев".