Виталий Храмов - Сегодня - позавчера. Трилогия. (СИ)

- Привал, гля, - застонал я, сползая по дереву на стылый ковёр палых листьев.

Посидел с закрытыми глазами, потом ухмыльнулся:

- Авторадио, так ты говоришь из казаков?

- Ага.

- За веру, царя и Отечество?

Авторадио засопел, чуя подколку.

- Что ж ты Отечество не пошёл защищать?

- Отечество? - удивился он, - Красных?

- А красное - не Отечество?

Авторадио опять засопел. Потом пробурчал:

- Они казаков репрессировали.

- Ох, какие мы слова запомнили! И кто тебе это слово подсказал? Репрессировали. Только казаков? А ты мне не подскажешь, Будённый, Чапаев - не из казаков? Нет? А-а, они из других казаков, понял. У нас же их несколько видов. Красные, черные - да? Опора престола, гля!

- Так нет же престола!

- Это куда это он делся?

Авторадио даже растерялся.

- Если царя нет, это вовсе не значит, что Родину теперь можно предать, с врагом якшаться, - усмехнулся я, - А как ты думаешь, после того, как станет известно, что немцы сформировали из казаков целые конные корпуса, что будут пацанята-казачата писать в графе "национальность"? Казак? Нет. Им западло будет. Русскими станут. Не красные провели расказачивание, а сами казаки, когда затеяли мародёрство, под шумок свержения царя, на своей же родине.

- Не было такого!

- Ах, да! Совсем забыл! Русского мужика казаки давно перестали считать своими. Зазнались. И в гражданскую вели себя в России так же, как на вражеской земле. Так кто ж виноват, что мужик перестал видеть в казаке опору Отечества, а увидел лишь разбойника? Татя. А с ними разговор у мужика - только один. На языке дубины и топора. А теперь, когда казаки одели мышиную форму фашистов, под знаменем со свастикой своих стали убивать - вообще звездец! Последний гвоздь в гроб казачества, как явления, загнали. А жаль. Но, вполне справедливо. Часть организма, что перестаёт функционировать штатно - отмирает и должна быть удалена из организма. То же самое произошло и с аристократией. Ни царя, ни князей, ни дворян. Они не захотели выполнять свою работу, единственной их функцией стало - паразитирование. Теперь их работу выполняют другие. Вы их красными наркомами называете. Как зазвездятся, станут паразитами - их тоже скинут. Народ у нас терпимый, но и на расправу ярый.

- Чудно вы говорите, товарищ командир, - вдруг подал голос Крыс.

- Уж как есть.

- Вроде и не агитируете, а всё одно - агитируете.

А ты не так прост, крыса.

- А ведь теперь и вы - враг народа. И вам тоже нет возврата. Под трибунал потащат.

- Бывает, - согласился я, - потащат. Так ведь и сам виноват.

- Это в чём же? - вскочил Авторадио, - ты - сдался?

- Нет. Хотя... Я дал себя застать врасплох, дал себя ранить, дал себя пленить.

Оба моих собеседника пристально смотрели на меня. Не понимают? Или, как обычно, ненормальным посчитали? Охеревшим типом с завышенными требованиями к самому себе?

А что, не так разве? Только требования эти не завышены. Виноват. Позволил случиться тому, что случилось. И что, что Волкодав энкеведешный выше званием? Пох на его геометрию! Не должен был самоустраняться, не должен был пускать всё на самотёк. Звание - ничто. Там - я был командир! Я был старшим, по-факту. И вся полнота ответственности - на мне. За плен, за обезглавливание подразделения в ответственный момент, за неизвестный мне исход прорыва. За жизни моих бойцов. За смерти, которых можно было избежать.

В том числе за жизнь этого призрака, что топает сквозь всё ещё зелёные кусты. Ветки с уже редкими листьями исчезают в нём, как в голограмме. Дико видеть было происходящее. Сознание противиться неестественности процесса - ветки должны изгибаться, отталкиваемые телом идущего, а не растворяться в нём.

Я так явно смотрел на Громозеку, что двое моих спутников тоже посмотрели в ту же сторону, ничего не увидели, этого павшего, но восставшего, бойца видел только я. Ничего не увидели, переглянулись. Пох на них! Пусть думают что хотят!

- Статус?

- Населенный пункт. Пять подворий, пристройки, сараи. Населения нет. Тел тоже. Живности - никакой.

- Точно?

- Я бы живых учуял.

- Тогда, привал окончен! - приказал я уже вслух, поднимаясь, помогая себе рукой, цепляясь за дерево, - Пятачёк, а не пора ли нам подкрепиться? Кто ходит в гости по утрам, тот поступает мудро. Стаканчик здесь, стаканчик там - на то оно и утро!

Напевал я себе под нос. И уже мысленно:

- Громозека, а ты пожрать не найдёшь? Может у тебя и на жрачку нюх прорежиться?

- Попробую.

- Попробуй. Тебе-то хорошо - ты уже никакой нужды не испытываешь. А я вот - мёрзну, болею, голодаю, недосыпаю. И вообще - работа военнопленного - сплошной стресс! И молока за вредность не выдают.