Помешивая чайной ложечкой, Виктор, глядя себе под нос, тихо произнес:
— Приятельские отношения с градоначальником стали очень полезны для дела, но крайне вредны для здоровья, особенно для моей печени. — Тяжко вздохнул капитан и сделал первый глоток. — Если так и будет продолжаться, я просто загнусь.
Перепить такого опытного в этом деле борова решительно невозможно.
Продолжая отхлебывать чай с лимоном, Виктор, искал возможность переложить на кого-то тот груз хозяйственных дел, которые начали валиться на него как снежный ком, не давая ему вплотную заняться созданием личной боевой дружины.
— Интересно, а как там германец поживает в своей Пруссии? Небось, тоже без дела не сидит. — Вслух проговорил он, вспомнив того с кем попал в этот мир, по воле неведомых сил. — Явно дела крутит и чем это закончится, бог весть.
В этот момент, совершенно неожиданно в соседнем купе громко заиграла гармонь.
Душевно так заиграла, с чувством. Явно пассажир знал в этом толк и имел немалый опыт, а спустя пару минут, к знакомой мелодии присоединился красивый мужской баритон, запевший старую казачью песню:
Как за Чёрный ерик, как за Чёрный ерик
Ехали казаки — сорок тысяч лошадей,
И покрылся берег, и покрылся берег
Сотнями порубанных, пострелянных людей.
Любо, братцы, любо, любо, братцы, жить,
С нашим атаманом не приходится тужить.
Любо, братцы, любо, любо, братцы, жить,
С нашим атаманом не приходится тужить.
А первая пуля, а первая пуля,
А первая пуля вдарила коня,
А вторая пуля, а вторая пуля,
А вторая пуля, братцы, ранила меня.
Любо, братцы, любо, любо, братцы, жить,
С нашим атаманом не приходится тужить.
Любо, братцы, любо, любо, братцы, жить,
С нашим атаманом не приходится тужить.
Атаман наш знает, кого выбирает,
Грянула команда, тай забыли про меня.
Им досталась воля да казачья доля,
Мне ж досталась пыльная, горючая земля.
Любо, братцы, любо, любо, братцы, жить,
С нашим атаманом не приходится тужить.
Любо, братцы, любо, любо, братцы, жить,
С нашим атаманом не приходится тужить.
А жинка поплачет, выйдет за другого,
За мово товарища, забудет про меня,
Жалко только волюшки во широком полюшке,
Жалко мать-старушку да буланого коня.
Любо, братцы, любо, любо, братцы, жить,
С нашим атаманом не приходится тужить.
Любо, братцы, любо, любо, братцы, жить,
С нашим атаманом не приходится тужить.
Кудри мои русые, очи мои светлые
Травами, бурьяном да полынью порастут,
Кости мои белые, сердце моё смелое
Коршуны да вороны по степи разнесут.
Когда неизвестный сосед умолк, Виктор решительно скинул шубу и вынув из своего дорожного саквояжа бутылку французского коньяка, покинул свое купе. Оказавшись возле соседней двери, он не задумываясь, довольно сильно в нее постучал.
— Чего надо?! — Послышался приглушенный рык человека, явно не желавшего никого видеть.
— Разрешите войти. Дело есть.
— Какое к черту дело?!
— Например, распить бутылочку отличного коньяка в хорошей компании. Чем не дело?
— Заходи.
Усмехнувшись, Виктор открыл дверь, и смело вошел внутрь, сопровождаемый испуганным взглядом вагоновожатого. Оказавшись в салоне, он оглядел с головы до ног пассажира одетого в форму казачьего полковника, и дружелюбно произнес:
— Хорошо поешь, душевно. Я прямо заслушался, вот и решил зайти в гости и познакомиться.
— Ну, давай познакомимся. Я отставной командир особого Адагумского казачьего конного полка, ныне расформированного, Владимир Прокофьевич Крюков.
— Очень приятно! Виктор Петрович Прыгунов собственной персоной. Коммерсант и путешественник.
— Путешественник быть может, но коммерсант… Сильно сомневаюсь. Ты, явно вояка.
— С чего ты взял?
— Моторику воина ни с чем не спутать, правда это может заметить только другой воин. Лично, я вижу.
— Ты прав, но, я также и предприниматель, хотя им стал исключительно из острой необходимости. Вот такие дела.
— Бывает… Жизнь, может такие фортели выкидывать, только держись за свои болты и гайки и, ничего ты с этим не поделаешь, на все воля божия.
— Может и так. — Неопределенно пожимая плечами, ответил Виктор, присаживаясь напротив казака и ставя коньяк на столик. — Кстати, а это не тот ли полк, который, серьезно отличился в Кавказскую войну?
— Он самый. — Не стал скромничать полковник, открывая бутылку и разливая его содержимое в серебряные рюмки, отчего по купе поплыл великолепный букет благородного напитка.
Читать дальше