Валерий Строкин - История с Малыми Тмутараканями [СИ]

— Я у него спрашиваю, ты о Ленине, деревня, что-нибудь слышал, о вожде революционного пролетариата? А, он мне — это не новый хан степной?

— Ленин — хан! — Максим хлопнул по кобуре.

— Чуть не расстрелял сволочь…

— Про великих председателей Совнаркома, то же не в зуб ногой.

Комиссар остановился напротив Юлиана, протянул жилистую руку.

— Вот этой рукой, я лично, здоровался с товарищем Троцким и его другом Сталиным. Какие революционные замечательные люди. — Рука сжалась в кулак, Максим поднес его к глазам. — Я неделю её потом не мыл. Я Ленина, в Питере, на броневике видел! Ты ешь, Студент, ты ешь. Завтра, сам устрою смотр их хозяйству. Чувствую, саботажем пахнет. Такое чувство, будто здесь собралось махровое кулачьё. После завтра в Губернск поедем, сюда надо прислать хорошего политработника и тачанку с пулеметом.

Тень комиссара беспокойно зашаталась по стенам.

— Не изба, а музей, что скажешь студент? — Встав посреди избы, широко расставив ноги, комиссар, осматривал стены. — У нас в Губернском музее такого не увидишь. Щиты, мечи, палицы, копья.

— Сулицы, — поправил Юлиан.

— Пусть будут сулицы. Выпить не хочешь? — внезапно спросил Максим.

— Нет, — осторожно ответил Юлиан.

— Правильно делаешь, Студент. — Комиссар принес из темного угла высокий кувшин, рядом поставил золотой тяжелый кубок.

— Видишь, Студент, чистое золото, от князя осталось, как они только не разворовали все, видно ждут, когда из Парижу вернется. Не дождутся.

Комиссар уселся напротив Студента, наклонил кувшин. В золотой кубок потекла тягучая золотая вода.

— Протокол составим, все золото опишем и экспроприируем. — Максим щелкнул по золотому кубку.

— Бабка приходила, ключницей назвалась, бражку принесла. Очень, ты знаешь, неплохая, на меду. Мед для здоровья полезен. Говорит, что бывший десятник, по вечерам, с молодцами, кувшинчик, другой, любили осушить. Барские холуи. — Максим осушил кубок, сильно стукнув, поставил на стол. — Теперь жалею, что отпустил, допросить надо было, может князь, сейчас где-то в степи хоронится, контрреволюционный заговор готовит?

Глаза Максима заблестели, словно два золотых пятачка, он заново наполнил кубок.

— Что скажешь, Студент?

— Я? — Юлиан несмело кашлянул в кулак. — Товарищ комиссар, скажите, а в прошлое можно вернуться?

— Нет, — Максим усмехнулся. — Сразу видно, что ты учился в дореволюционное время. Все в мире закономерно и все имеет твердую научную базу, твердый научный материализм. Ты Маркса и Энгельса читал?

— Не успел еще, — смущенно ответил Юлиан.

— Почитай, Студент. Полезные книги, для таких, как ты, написаны. Не можем мы в прошлое попасть, — Максим тоскливо посмотрел в узкое окошко, за которым сгустилась ночная мгла. — Ни огонька-огонечка, — прошептал комиссар, отпил из кубка, подпер голову рукой.

— Я хотел сказать, что эта деревня очень странная, — сказал, совсем тихо, Студент.

— Кулачье одно, — ответил комиссар, потягивая из кубка.

— Вот именно, люди странные, одежда их и говор, мне сегодня девушка сказала, что сейчас на дворе 6530 год, а это…

— Иди спать, Студент, я подниму тебя перед рассветом, сменить Карпенко, — перебил Комиссар. Он широко зевнул, потянулся. — Завтра, с Кузьмичом, порядок наводить будем. Построим отсталое крестьянство, все еще князьями, да графами бредят

Юлиан поднялся.

— Спокойно ночи, товарищ комиссар.

— Спи спокойно…

Юлиан поднялся по лестнице наверх, навстречу мощным раскатам храпа.

Карпенко спал на широкой лавке, накрывшись какой-то шкурой, под узким бойничным окошком. Широко раскинул во сне руки, раскрыл рот. Юлиан подошел к изголовью и, сунув два пальца в рот, пронзительно свистнул. Лицо Карпенко недовольно сморщилось, но глаз он не открыл, захлопнул пасть и перевернулся на бок. Храп прекратился. Юлиан, улыбаясь, устроился на другой лавке, укрылся шинелью, подумал, что еще долго не сможет уснуть, о многом надо было подумать, но едва закрыл глаза, как провалился в темное сонное беспамятство.

Старичок, в длинной льняной рубашке, с белой бородой и огромными совиными глазами, склонился к его лицу и весело прошамкал:

— Все может быть Студент. От сумы, да от тюрьмы не зарекайся. Откуда ты из ромеев или из Византии? Чужие вы нам. Чужаки. Погодите, вот приедет князь-надежа…

Юлиан застонал, во сне, лицо старика исчезло.

В горнице продолжали скрипеть сапоги и половицы. Время от времени, щелкала застежка кобуры, бряцал о стол тяжелый золотой бокал…