Владислав Савин: Алеет восток

Прогудел паровоз. Валентин озабоченно взглянул на часы. За окном перрон медленно поплыл назад – и дверь купе открылась, впуская молодого старлея с солдатским «сидором».

– Ты когда армейскому порядку научишься, чудо в перьях? – сказал Валентин. – Где болтался, туды твою в качель? Понимаю, что вы люди творческие, товар особый, – но до дембеля потерпи, порядок нарушать? Сколько можно тебя из комендатуры вытаскивать? Ладно, располагайся. Товарищи, прошу любить и жаловать, переводчик с английского, японского, а теперь и китайского, и будущая звезда нашей литературы, старший лейтенант Аркадий Стругацкий. Несмотря на молодость, каковой недостаток относится к разряду быстропроходящих, успел зарекомендовать себя с лучшей стороны, удостоившись чести быть переводчиком нашей делегации при подписании капитуляции Японии. И вообще, я без него как без рук – по-немецки могу, по-английски, даже по-испански еще что-то помню, но вот китайская грамота для меня абсолютно темный лес. Как будет «хэнде хох», выучил, и по-японски, и по-кантонски, и по-мандарински, а вот что посложнее – не осилил. Про письменность и не говорю – иероглифы! Японцы для простоты придумали азбуку, даже две. Но они – те же иероглифы…. Сам Смоленцев, впрочем, тоже европейских четыре языка знает, но ни по-китайски, ни по-японски не умеет – и вот своего личного переводчика мне временно уступил, по службе.

И как я танкиста не узнал, подумал Валентин. Слышал ведь эту историю, от самого Адмирала – бой у Маоки, самоходно-артиллерийский полк против японского крейсера, за что командир, тогда еще подполковник Цветаев Максим Петрович, единственный в Советской Армии получил флотский орден, чего сухопутчики даже за десанты не удостаивались – так ведь по чести, за участие в морском бою! И с летчиком мог пересекаться, фамилия приметная, Гриб, имя Михаил, как у нашего Адмирала, а по отчеству, кажется, Иванович – слышал я ее, когда мы весной сорок четвертого в Специи стояли. Неужели память уже подводит – или просто столько лет прошло?

Целая пятилетка минула с Победы. Успешно восстанавливаем народное хозяйство, карточки отменили в сорок седьмом, цены на товары для народа снижают ежегодно, 1 апреля. И сидит в Кремле Сталин Иосиф Виссарионович, живее всех живых, и дай бог ему многие лета, подольше, чем до марта пятьдесят третьего. По крайней мере, не было у него инсульта, как там в сорок девятом, курить бросил, за здоровьем следит. А еще хорошо знает, к чему приведут СССР его наследники. История перевела стрелку… или все еще нет?

Там, в иной версии истории, в этот день началась Корейская война. Ну а здесь – вспомнилась фраза из фильма, который смотрел, кажется, уже бесконечно давно, «батюшка-царь, так Казань мы уже взяли!». Фильм, кстати, на экраны здесь так и не вышел – сочли, что после «Ивана Грозного» неудобно, пусть пару лет пройдет. Хотя по мне, лучше бы «Ивана Васильевича» сняли, чем эйзенштейновский шедевр, – вот прицепилось же к нашей службе прозвище «опричники», хотя формально мы к госбезопасности отношения не имеем (но их «корочками» для прикрытия пользуемся). Нет здесь двух Корей, мы ее всю освобождали, не деля ни с кем по 38-й параллели. И строит сейчас в ней социализм некий товарищ с русскими корнями, – а вот в Китае воюют до сих пор, и конца не видно. Хорошо, в этой истории из Маньчжурии мы так и не ушли, процесс замотав. К великому неудовольствию товарища Мао – и ведь к американцам тоже хотел переметнуться, сволочь, переговоры вел, знаем точно! Но не сложилось – слишком много США вложили в Чан Кай Ши. А вдвоем этим фигурам в отдельно взятом Китае не ужиться никак! Да и без масштабной советской помощи и маньчжурской промышленной базы Мао стал гораздо слабее, чем в той ветви истории. И возник соблазн у гоминьдановцев, зачем договариваться, если можно уничтожить? Чем и занимаются четыре года – война до последнего китайца.

За беседой не забывали и о насущном, расстелили на столике газету, стали доставать свои запасы. Рисунок на газетном листе – как в Гражданскую были «Окна РОСТА», так в эту войну и сейчас «Окна ТАСС». Это кто ж китайских товарищей в буденовках изобразил – с плакатно-мужественными лицами, отбиваются от лезущих со всех сторон мелких и раскосых тварей самого гнусного вида. Художник – еще реликт той эпохи, или хотел преемственность показать? Интересное сейчас время – когда живы еще романтики мировой революции, которые мечтали: