Владислав Савин - Алеет восток

Фактически же политика «Чжэнфэн» имеет совершенно иное содержание. Под предлогом несовершенства литературного стиля (!) китайских коммунистов, снизу и доверху, приводят к абсолютному, не рассуждающему повиновению Мао. На первый взгляд это выглядит полнейшей дикостью, абсолютным иррационализмом – о каком совершенстве литературной формы может вообще идти речь, когда освобожденные районы находятся в блокаде войск Гоминьдана? Не говоря уже о том, что результаты «Битвы ста полков» показали неспособность Народно-революционной армии воевать с регулярной японской армией, – но вместо военного обучения, жизненно необходимого для частей 8-й и Новой 4-й НРА, эти войска переводятся на самообеспечение, занимаясь сельскохозяйственными работами и кустарным ремесленничеством, боевая подготовка при этом полностью свернута.

Особо следует отметить деятельность т. н. «Шэхуэйбу», не имеющую аналогов в мировом коммунистическом движении. Возглавляющий ее Кан Шэн, в свое время тесно сотрудничавший с предателем Ежовым, создал структуру, совмещающую функции политической и военной разведки и контрразведки, Генерального Штаба, Комиссии партийного контроля и ведомства, специализирующегося на внесудебном уничтожении неугодных Мао Цзе-дуну лиц. На практике «Шэхуэйбу» преуспела в выполнении только последнего дела – неугодных уничтожают целыми партийными организациями, десятками и сотнями человек за одну ночь, без суда и следствия. Арестов и следствия, в нормальном понимании этих терминов, «Шэхуэйбу» не практикует – членов партии и беспартийных похищают и пытают. Именно эта организация является главной движущей силой в проведении политики «Чжэнфэн».

«Центром тяжести» усилий «Шэхуэйбу» в рамках политики «Чжэнфэн» является дискредитация китайских товарищей, твердо стоящих на позициях интернационализма, марксизма-ленинизма. Их травля велась постепенно – сначала товарищей принуждали признать погрешности своего литературного стиля, потом «подводили под это политику», ставя знак равенства между литературным стилем и политическими ошибками, затем подвергали унизительной процедуре раскаяния. Эти репрессии велись снизу вверх – от рядовых коммунистов до членов ЦК КПК. Именно так была раздавлена группа китайских коммунистов-интернационалистов, возглавляемая товарищем Ван Мином (по терминологии маоистов – «промосковская группа»).

С позиции марксизма-ленинизма это полнейший бред – важны дела, способные укрепить революционное движение. Но вот с точки зрения классической конфуцианской традиции действия Мао Цзе-дуна и его клики полностью логичны и оправданны. Под предлогом борьбы за чистоту «канона» дискредитируются «еретики», посмевшие привнести в «канон» чуждое китайской традиции иностранное содержание – вся разница с конфуцианской традицией состоит в том, что в нынешней КПК место Конфуция занимает Мао Цзе-дун. Вместо живого творчества масс, являющегося сутью практики марксизма-ленинизма, идет подмена его средневековой традицией Китая, суть которой состоит в бездумном копировании «трудов» «патриарха», в сочетании со столь же бездумным повиновением ему.

(Пометка на полях: – Другой опоры в Китае у нас просто не имелось, а противовес японцам, американцам и англичанам, пусть и такой ненадежный, был жизненно необходим …)

Личность же самого председателя КПК формировалась в среде традиционного китайского общества, в это время уже сгнившего полностью. Его отец был довольно обеспеченным мелким землевладельцем, убежденным конфуцианцем и очень авторитарным по складу характера человеком. Мать же, верующая буддистка, отличалась мягким характером. Сын же с детства был вынужден маневрировать между традицией сыновней почтительности и тихим несогласием между родителями, что обусловило одну из важнейших черт его характера – лицемерное следование установленному порядку, выражавшемуся в неукоснительном соблюдении формальных требований, при неверии в идеалы, как отца, так и матери.

Сам же он всегда следовал своим интересам, добиваясь поставленных целей не прямым отстаиванием своей точки зрения, а разнообразными интригами, манипулированием близкими людей, игрой на их конфликтах. Судя по его поведению в дальнейшем, Мао на подсознательном уровне принял для себя модель поведения, свойственную его отцу, – установление безусловной личной диктатуры во всех социальных структурах, в которых он оказывался, причем достигалось это за счет изощренного интриганства. В тех случаях, когда это оказывалось невозможно, Мао откалывался от этой структуры, уводя с собой сторонников. Психологически этот человек не воспринимает отношений равенства или своей подчиненности кому-либо – он может быть безусловным диктатором, отрицающим право подчиненных на свое мнение, и только.