Константин Калбазов - Фаворит. Полководец

Но вместе с тем на Руси распробовали и камины. Правда, их устраивали больше в декоративных целях. Все же приятно посидеть у огня, ощущая исходящее от него тепло и слушая умиротворяющий треск горящих поленьев. При этом можно просто смотреть на завораживающее пламя, читать книгу или пробовать великолепное вино.

И уж тем более по окончании тяжкого трудового дня. Семь операций, каждая из которых длительностью минимум в час. Слава богу, такое случается не так часто. Павел Валентинович, конечно, был готов посвятить себя медицине целиком и без остатка. Но порой все же необходимо отвлечься. Поэтому он без раздумий принял приглашение доктора Дюваля, дабы распить бутылочку бургундского, присланного тому с родины.

Этот француз прибыл в Псков два года назад по поручению провинциала. Но, признаться, меньше всего думал об интересах ордена. Мастерство и познания Рудакова в медицине были просто поразительны. Результаты же впечатляли. Да, молод. Да, отвергнут одним из лучших медицинских учебных заведений. Да, бунтарь и мыслит нестандартно. Но какое это имеет значение при достигнутых им результатах?

В свои сорок доктор Дюваль готов учиться у этого уникума, который на десять лет младше его. Эта дикая Московия уже подарила миру множество талантливых медиков, по достоинству оцененных в Европе. Но Рудаков поистине являлся самородком.

– Похвала преждевременна, и вы это прекрасно знаете, – так же отсалютовав бокалом и пригубив вино, возразил Павел Валентинович.

– Разумеется. Но ведь я и вовсе предполагал, что больной не выдержит операцию, упокоившись в объятиях Морфея. Однако он все еще жив и спит.

– Скорее находится в беспамятстве. Все же его внутренности были поражены некрозом. Думаю, он не протянет и до утра. К сожалению, его пример послужит лишь накоплению опыта, – пожал плечами Рудаков.

– Бесценного опыта, – указывая на собеседника бокалом, уточнил Арман.

– Согласен.

– Павел, позвольте мне быть с вами откровенным?

– К чему об этом спрашивать, когда вам отлично известно, что я как раз приветствую откровенность? – отставляя бокал на столик и откидываясь на спинку кресла, ответил Рудаков.

– Признаться, меня до глубины души возмущает тупость и недальновидность московской профессуры. Как можно было посчитать ваши начинания не заслуживающими внимания и не признать очевидного успеха во многих областях? Мало того, если верить слухам, то вы даже звания лекаря добились только благодаря протекции великой княгини де Вержи.

– Отчего же, это не слухи. Все в точности так и обстоит.

– Неслыханная недальновидность и закостенелость. В Европе вы уже были бы профессором со своей кафедрой, лабораторией и лечебницей, – с пылом, присущим французам, проговорил Дюваль.

– Арман, вы хороший доктор. Но тем не менее не встретили поддержки или особой опеки.

– Я – это всего лишь я, – с нескрываемым сожалением и весьма самокритично заметил тот. – Пусть мне и нелегко это признавать, но, несмотря на нашу разницу в возрасте и соответственно мою более богатую практику, вы значительно превзошли меня во всем. Слышали такую поговорку: «Что позволено Юпитеру, то не позволено быку»?

– Иными словами, меня ждет особое отношение.

– Именно.

– Хм. В некотором роде заманчиво. Но… Каким бы скудным вам ни казалось финансирование госпиталя, на деле это не так. У меня есть все для работы и научных изысканий. В настоящее время я работаю над трактатом «О новом подходе в области хирургии».

– И чьим трудом будет этот трактат? Лекаря Рудакова? Павел, хорошо, вы не желаете оставлять Псков и перебираться в Европу. В конце концов, это ваше дело. Но поездка всего лишь на несколько месяцев позволит исправить страшную несправедливость. Вы уже давно достойны звания профессора. Я не сомневаюсь, что ваш друг и покровитель боярин Карпов выделяет широкой рукой средства на различные изыскания. Но даже он не может обеспечить достойное вас звание в научном мире.

Что и говорить, Дюваль надавил на больную мозоль Рудакова. Он не испытывал стеснения в средствах и материале для работ. Более того, Карпову удалось каким-то непостижимым образом решить вопрос с церковью. Нет, она по-прежнему не одобряла то обстоятельство, что Павел препарирует трупы. Священники просто не замечали этого. Ну и лекарь не выпячивался.

Иван много сделал для своего друга. И готов сделать еще больше. Но он не имел возможности удовлетворить его тщеславие. Карпов как-то предложил не заморачиваться и начать называться профессором. Мотивация была железной: ни один из самых известных медиков современности не мог соперничать с Павлом в деле врачевания. Вот только это попахивало самозванством. Рудакову же хотелось признания.