Иван Апраксин - Подменный князь

– Он был неутомим, – с грустью сказала Любава, вспомнив о своем прежнем любовнике, и глаза ее подернулись пеленой печали. – Настоящий мужчина!

Тут мне стало совсем неприятно. Нет, я не Отелло, но нельзя же так в открытую издеваться над моими чувствами. Хельги – настоящий мужчина. Воевода Свенельд, видимо, тоже. А я что – не мужчина, что ли?

– Конечно, мужчина, – засмеялась Любава, когда я выразил ей свое возмущение. – Ты – пришелец-мужчина, и ты мне очень нравишься! Ты – лучше всех, Солнышко! – с этими словами она прыгнула на меня, и мы оба провалились в мягкое сено.

Уж не знаю, каков был покойный Хельги, но Любава явно была ему под стать и не уступала в «неутомимости». Бешеная энергия и сладострастие буквально исходили от ее крепкого тела. В любовных ласках она не стыдилась ничего, и ей не приходило в голову обуздывать свои желания. Сдержанная в обычной жизни, в постели Любава становилась настоящей тигрицей, самозабвенно предающейся плотским утехам.

Она отдавалась вся, целиком, до последней клетки своего тела. Я чувствовал это по ее дрожи, по ненасытной игре податливых и ищущих губ, по жару раскрытых бедер. Но она и брала свое, не стесняясь требовать желаемого удовольствия. Обхватив меня крепкими ногами и скрестив их у меня на спине, она яростно рывками двигалась мне навстречу.

Мы были уже совершенно мокрыми от пота, когда Любава хрипло произнесла:

– По-звериному. – И, выскользнув из моих объятий, встала на четвереньки, высоко задрав кверху тяжелый округлый зад.

Она стояла на локтях и коленях, опустив голову, так что золотистые волосы рассыпались по сену, перемешавшись с ним. Она ждала, крупно вздрагивая всем телом, и действительно в ту минуту была так похожа на норовистого, дикого, но укрощенного зверя, что я залюбовался.

Шлепнув девушку ладонью по отставленному заду, я спросил:

– Любишь вот так, по-звериному?

Она утвердительно замычала, и тогда я шлепнул гораздо сильнее, так что звук разнесся по всему сеновалу. Любава застонала, но продолжала стоять в ожидании ласки.

Видимо, поняв мое желание, она произнесла вслух:

– Люблю…

– Коленки шире, – велел я. – Еще! Еще шире! И прогнись как следует.

Я вошел в нее сзади – сразу и с размаха. Она взревела от сладкой боли и сладострастия, а затем, чуть помедлив и постепенно привыкая к ощущениям, так же с рычанием надвинулась на меня. Я стоял сзади на коленях, а мои руки лежали на ее крепких бедрах, задавая нужный ритм. Когда мы привыкли к нашим движениям и рычание Любавы сменилось ее благодарным сопением, я протянул руку и, крепко схватив ее за волосы, потянул на себя. Она со стоном запрокинула голову, все ее напряженно изогнувшееся тело дрожало, как натянутая тетива…

А потом, когда я сам себе уже казался утомленным и бессильным, как выжатый лимон, вдруг решительно сказала:

– Теперь я буду сверху.

И усевшись на меня верхом, начала еще одну бесконечную скачку, от напора которой я снова забыл все на свете, и силы вернулись ко мне. Полногрудая, с тонкой, но крепкой талией, с распущенными волосами, Любава, тяжело дыша, прыгала на мне, словно боевая наездница, напоминая вакхические художественные образы, подобные кляйстовской Пентезилее.

Наши тела были скользкими, как у индусов, которые перед занятиями сексом смазывают все тело кунжутным маслом. Пот лил с нас градом, смешиваясь, оба мы уже задыхались, но не могли оторваться друг от друга. Все это время глаза Любавы были широко открыты, она смотрела на меня в упор, не отрываясь. Прыжок на мне вверх, с коротким всхлипом, а затем – вниз, уже медленнее, с громким протяжным стоном, вырывавшимся у нее из груди, как победный торжествующий клич наслаждения. А глаза с неподвижными, как у кошки, зрачками при этом все время были устремлены на меня. Любава занималась любовью самозабвенно, как будто приносила жертву какому-то неведомому божеству. Или в ту минуту этим божеством для нее был я?

– Тебе понравилось? – спросил я, когда все закончилось и Любава, приникнув ко мне, покрывала мою грудь благодарными поцелуями.

– Да, Солнышко, – прошептала она. – Это было прекрасно.

– А почему Солнышко? – нашел я в себе силы для удивления.

– А кто же ты? – спокойно ответила она, не отрывая своих губ. – Конечно, Солнышко. Красное Солнышко. – Она еще чуть подумала и с уверенностью добавила: – Мое Красное Солнышко.

Говорила она неохотно, словно собиралась после некоторого перерыва возобновить наши занятия и теперь не хотела отвлекаться. Но я чувствовал, что мне, по крайней мере, необходим более длительный перерыв.