Юрий Валин: Окраина. «Штрафники» (litres)

– Андрей Сергеевич, зажигалочкой не выручите?

За плечом стоял второй следователь, молчаливый. Разминал сигарету.

Андрей от неожиданности не вздрогнул, достал зажигалку:

– Вы если меня пугать вздумали, то напрасно. Я в госпитале всякого насмотрелся, могу и приступ истерики изобразить. С пеной на роже, нечленораздельным матерком и катанием по полу. И в штаны наделать не постесняюсь. Уж очень мне в камеру не хочется. Надоели, знаете ли, казенные матрацы.

– Что, в ЦВГ [2] ЦВГ – Центральный военный госпиталь. койки поменяли? – Худощавый вернул зажигалку. – Мне помнилось, там вполне современные ложа стояли. Мягкие и с изменяемой геометрией.

– Интересовались, значит? Ну и что посоветуете? Как избежать тюремных матрацев? Или меня для острастки вообще на голые нары сунут?

– Хм, не могу сказать. – Худощавый с наслаждением выпустил дым, – курил он что-то качественное, с мудреным сложным ароматом. – Полагаю, матрацы в любой камере, кроме «обезьянника», имеются. Вот с перенаселением в следственном изоляторе проблемы. По слухам, наблюдается существенный приток в столицу криминального элемента.

– Что значит «по слухам»? Раз вы «добрый полицейский», то должны пугать обстоятельно, с неподдельным сочувствием и знанием реалий. Про пидоров мне расскажите, про беспредельщину отмороженную.

– Увы, я не по этой части. В смысле, не только про тюремные секс-меньшинства ничего интересного не могу поведать, но и вообще со спецификой МВД и ГУИН знаком слабо.

Андрей покосился на невозмутимого собеседника:

– Что-то не верится в вашу неосведомленность. Вы уж простите, но погоны даже сквозь ваш лапсердак просвечивают.

– Отрицать и мысли не имею. Только я по другому ведомству проходил. Имел честь бороться с врагом внешним – тем, что большими толпами кучкуется, вместе с танками и авиацией. Впрочем, разделение устаревшее и условное. Тем более с некоторых пор я в отставке и здесь нахожусь как лицо сугубо штатское, вызванное, как и вы, на консультацию. Представляю ФСПП – Фонд содействия поиску пропавших. Меня, кстати, Александр Александрович зовут. Да, чтоб у вас не оставалось сомнений – в ЦВГ я заглядывал не по вашу душу, а на ежегодное обследование. Мы с вами в некотором смысле коллеги. Мне в свое время тоже с нижними конечностями не повезло. Двенадцать штифтов поставили.

– Значит, перещеголяли вы меня?

– Андрей Сергеевич, я штанины задирать не собираюсь. Не верите – дело ваше.

– Да я что? Я верю. Я вообще доверчивый. – Андрей сунул окурок в никелированный зев девственно чистой пепельницы. – Я вас, Александр Александрович, спрашиваю как человека гражданского, но знающего, – меня прямо отсюда заберут или еще погулять позволят?

– Полагаю, задерживать вас нет причин. Алиби у вас железное. Никаких личных отношений с пострадавшими в «Боспоре» вы не имели. Конечно, товарищ Синельщиков от больных нервов вам может какую-нибудь пакость устроить, но это когда-нибудь попозже, в свободное время. Сейчас у здешнего УВД иные проблемы. Мы с вами к полиции можем по-разному относиться, но к исчезновению своих сослуживцев здешние товарищи равнодушными не остались. Но к вам, Андрей Сергеевич, органы конкретных претензий действительно не имеют.

– А неконкретные претензии имеют?

– Сложный вопрос. Но вам-то зачем беспокоиться? Совесть у вас чиста, значит, сейчас покончите с формальностями и потихоньку поедете домой. Отдыхать.

Андрей развернулся к собеседнику.

– Я чего-то не понимаю. Во что я вляпался, а? Уж снизойдите, объясните инвалиду, уважаемый Александр Александрович.

Сухощавый тип глянул холодно:

– Все вы понимаете, Андрей. Пропали люди. Их ищут. Все предельно просто.

– А я-то при чем?! Я к этому патрулю, враз сгинувшему, какое отношение имею? Чем я помочь могу? Старую канализацию отыскать? Глупости какие.

– Остатки канализационного коллектора, по которым уползают коварные злоумышленники, в нашем случае действительно маловероятны. Но остальные ваши выводы не столь логически безупречны. Во-первых, пропал не патруль. Товарищ Синельщиков отчего-то постеснялся назвать вещи своими именами. Пропала засада. Люди подготовленные и хорошо вооруженные. Вы к произошедшему отношения не имеете. Но имеете прямое и непосредственное отношение к истории «Боспора». Следовательно, можете помочь.

– Черт! Не хрена не понимаю. Прямо можете сказать?

– Моя бы воля, только прямо и говорил бы, – Александр Александрович вздохнул. – Только прямо говорить не получается. Я пробовал. Знаете, Андрей, закурите моих – от вашей «Явы» горло даже у меня дерет. Совершенно разучились делать. А ведь были времена…